Восьмой день недели

Можно, конечно, вполне обойтись и без Виктора. Два последних года завод считается одним из лучших в отрасли, в заводском комитете нет отбоя от гостей — едут и едут за опытом, имя председателя на слуху в районе, в области. Чего скромничать: действительно, есть чему поучиться. Они стараются избавиться от формализма во всем. Взять хотя бы подведение итогов соревнования. Любой приезжий человек сразу же обращает внимание на вереницу новогодних елочек, украшенных странными «игрушками» — цветными символами. Елочки эти обычно выстраиваются возле заводоуправления начиная с ноября. Для заводчан картина вполне привычная. Они знают: каждая новогодняя елочка у проходной — показатель того, что новый цех завершил досрочно годовой план. По-своему проводят здесь заседания президиума профкома, делятся опытом.

Однако Николай Николаевич, как никто другой, понимал: неотвратимо приближается невидимый рубеж, когда их усилий станет недостаточно. Дорабатывают свое старые кадры, мастера, а у молодежи, которой тоже недостает, не всегда правильное отношение к делу. Да и мало, мало ее идет на завод, в «делатели». Как глянешь вокруг, сердце захолонет от стыда и обиды: продают здоровенные парни мороженое, квас, стоят за буфетными стойками. А на производстве уже чувствуется кадровая аритмия, хотя признавать ее руководители завода пока не желают. А партийную и профсоюзную организации беспокоит стекольный корпус — сердце завода. Из-за недопоставок песка, соды, доломита участки порой подолгу простаивают. А сколько накопилось нерешенных вопросов в «низах»?

— Возглавит Виктор цеховой комитет и печное отделение, будет на должности заместителя начальника цеха — Николай Николаевич и не почувствовал перехода от мыслей к фразе. Будто продолжал разговор с Пелагеей. — До конференции будет исполнять обязанности, а там… председатель-то теперешний уже год как болеет.

— На понижение, выходит, двигаешь правнука?

— На повышение. Пойми, Федоровна, наш замысел, вместе с парторгом выносили: Виктор станет в небо по привычке рваться, а Максименков, хитрющая лиса, станет возле грешной земли его удерживать. Вот и получится оптимальный вариант. — Кинул взгляд на часы. — Прости, опаздываю. Итак, передай Виктору: завтра в четырнадцать ноль-ноль жду его у себя.

— Погоди-ка, мил-друг. Спросить тебя хочу по секрету. Только вот… — Пелагея прервала фразу. Противная тошнота подкатила к горлу.

— Слушаю? — Николай Николаевич почувствовал в недосказанности какую-то опасность, внимательно присмотрелся к Пелагеи. — Ты плохо выглядишь. Болеешь? Хотя… вот дурак, спрашиваю. Такое горе.

— Ответь честно, по старой дружбе: правда ли, что старое кладбище закрывают?

— Почему спрашиваешь?

— Нужно, — Пелагея тоскливо посмотрела в лицо председателя заводского комитета, и от ее взгляда он вдруг забеспокоился еще больше, опустила глаза.

— Что особенного? Сама видишь: завод расширяется, где вчера окраина была, сегодня — центр. А кладбище… нужно думать о живых и о мертвых. Перенесем его в глубь Марьиной рощи, на взгорок.

— Благодарствую, — выдохнула Пелагея. — Тогда… успеть мне нужно, непременно успеть. — Засуетилась, сухие руки задвигались по столу, словно судорожно искали что-то.

— Может быть, в конце концов, объяснишь, что с тобой происходит? — Николай Николаевич сразу понял Пелагею, только разум противился воспринимать ее намерение. Разговор уходил, как вода в песок.

— Непонятливый ты стал, Николаша, стареешь. — Наклонилась к самому лицу председателя заводского комитета, тронула пальцем синий шрам на щеке: — Умереть мне нужно успеть. Чтобы и там с Кирьяном… навсегда. Как я без него? А ты… Витюшку не оставь на распутье. — Пелагея замолчала. Не находил слов для утешения и Николай Николаевич. Остро закололо в спине — проклятый осколок. До слез стало жаль Пелагею. Восемь десятков с гаком прожила, а отпускать жаль… Семья Стекольниковых давно стала родной. Эти мастеровые люди ни в чем слов на ветер не бросали. И если бабка что-то решила, то… одного не мог уразуметь: каким образом возможно просто взять и… умереть? Невольно покосился на часы, ахнул: буквально через четыре минуты начиналось заседание заводского комитета профсоюза. Пелагея поняла, выручила. С трудом встала, легонько подтолкнула:

— Еще раз благодарствую! Иди, Николаша. Дела справляй.

— Я сегодня же пришлю доктора! — от дверей сказал Николай Николаевич.