Восьмой день недели

— По секрету скажу: директор завода надумал Виктора Константиновича начальником поставить.

— Начальником? — откровенно ахнула Пелагея.

— Да, отдать решил ему под начало новый цех, тот, что строится. — Николай Николаевич не стал рассказывать, как ломали они с директором и секретарем парткома копья, обсуждая кандидатуру Виктора. Директор — человек пенсионного возраста, сам Николай Николаевич тоже далеко не юноша. Не вечно же им в руководящих креслах восседать. Давно пришел к убеждению: нужно быть очень мужественным, чтобы вовремя освободить свое кресло, как бы ни сложно это было сделать. Руководящая должность словно магнит, крепко к себе притягивает. Зато если пересидишь, прозеваешь момент, когда следовало бы уйти, — беда. Сколько случаев на памяти: вместо заслуженного почета человек покидал службу по принуждению. Молодым, конечно, следует доверять. Это с горячностью поддержал и секретарь парткома. Здесь у всех троих одна точка зрения, а вот в другом…

— Лестно Виктору нашему, лестно!

Николай Николаевич поразился глазам Пелагеи. Впервые увидел, что они посажены близко друг к другу, взгляд ее напряженный, недобрый.

— А Максименкова куда? Он же наипервейшей рукой у Кирьяна считался. И по сей день исполняет начальственные обязанности, стекольные печи достраивает.

Николай Николаевич лишний раз подивился на Пелагею: какое высокое чувство справедливости правит этой женщиной. Вспомнил, как удивился директор, когда он стал возражать против утверждения Виктора начальником цеха. Конечно, прекрасно понимал, что директор и парторг правы. Максименкову годков немало набежало. Было бы просто здорово: Виктор — начальник цеха, Максименков у него в замах. Оптимальный вариант: сплав молодости и опыта, деловой хватки и практических знаний. Но… не перегибал ли палку, поливая воду на свою мельницу. А почему на свою? Для будущего профсоюзного комитета старался.

— Пошто не договариваешь? — насторожилась Пелагея.

Николай Николаевич подошел к окну. Возле его «Жигулей» стоял Матвей, о чем-то по-свойски разговаривал с шофером. На маслянисто-мокром асфальте, окаймленном голыми березками, дрожали огни от фонаря. Он прекрасно знал себя: собственная экспрессивность была всегда в прямой зависимости от душевного настроя. Доволен был — и дела шли хорошо, в разговорах с людьми не ограничивался благосклонной шуткой, давал всегда дельные, точные советы, тут же, на ходу, решал самые замысловатые вопросы. Если же с первых слов не находил отклика в душе собеседника — делался многословным, не всегда логичным. Сегодня случился суматошный день: вроде и цель была достигнута — уговорил директора не утверждать Виктора начальником цеха, а теперь сомневался, правильно ли поступил. И в разговоре с Пелагеей проявлял недоговоренность. Как отнесется старая женщина к его идее о том, что отстоял он Виктора от назначения не ради Максименкова, а «приберег» правнука для себя, для живой работы с людьми, для профсоюзного комитета. Конечно, у Виктора есть талант к общественной работе. Это Николай Николаевич твердо усвоил еще на вечерних «занятиях» в его домашнем «университете», где во время чаепития с вареньем и домашним печеньем вели они с Виктором «душеспасительные» беседы. А все-таки, возможно, он и не прав. Стоило ли так настоятельно, исподволь «переманивать» молодого человека с производства? Так ли необходим Виктор заводскому профсоюзу? Николай Николаевич искренне считал партийную и профсоюзную работу святым делом, куда допускать можно далеко не каждого. Да, конечно, в аппаратных сотрудниках сейчас нужды нет. Каждый год присылают выпускников высшей школы профдвижения, толковых ребят, но большинство из них чисто профсоюзные работники, так сказать, узкие специалисты. А Виктор еще и большой мастер стекольного дела. Он совмещает в себе все качества для идеала, нарисованного воображением Николая Николаевича, главное из которых — умение растворяться в людях, забывать о себе. Ведь профсоюзную работу, как и любую другую общественную, можно вести по-разному, можно засушить, забаррикадироваться правильными бумажками, а возможно и расцветить новыми, яркими красками. Профсоюзная работа, если, конечно, предзавкома не ошибается, и есть та самая «живая вода», которая оживляет инертных, дает силу слабым, восстанавливает справедливость, приподнимает рабочих людей над обыденностью.