Восьмой дневник

одну надежду люди не утратили:

что волки превратятся в журавлей

и клином улетят к ебене матери.

* * *

У слова – изобилие значений,

и многие – желанью вопреки;

храни меня, Господь, от поучений,

которыми богаты старики.

* * *

С утра негромкие шумы

слышны внутри квартир,

где просвещённые умы

ведут себя в сортир.

* * *

Я жил усердно и отважно,

живые чувства ощущал

и познавательную жажду

легко с любовной совмещал.

* * *

Я общаюсь мало с населением –

изредка, случайно, понемногу,

ибо по общению томлением

вовсе не страдаю, слава богу.

* * *

Это странное время – старение,

предисловие расставания;

изнутри раньше плыло горение,

а теперь – лишь тепло остывания.

* * *

Многозначно глухое молчание

и богато немым содержанием,

и весомей оно, чем журчание

устной речи с её недержанием.

* * *

Вчера я на могиле брата

вдруг понял очень ощутимо,

что нет у времени возврата

и всё течёт необратимо.

* * *

Живу я не спеша, хожу пешком,

и вижу я – забавно мне и странно:

верблюды сквозь игольное ушко

повсюду пролезают невозбранно.

* * *

В руках кого сегодня палка,

кто где сегодня на коне?

Жизнь коротка, и тратить жалко

её на мысли о говне.

* * *

Забавно, что в духовные колодцы,

откуда брызги золотом сияли,

уже отраву льют не инородцы,

а гадят коренные россияне.

* * *

Хотел сегодня про любовь я

вновь написать чего-нибудь,

но мудрости богиня Софья

шепнула мне: «Уже забудь».

* * *

Украсил бы венок лавровый

черты лица мои суровые,

но, к сожаленью, вкус херовый

у присуждающих лавровые.

* * *

Не тратя свои нервы на действительность,

душевным наслаждаюсь я спокойствием;

моя вялотекущая мыслительность

нисколько не мешает удовольствиям.

* * *

Господь, сотворивший закат и рассвет,

являет большое художество:

в России евреев почти уже нет,

а видно – великое множество.

* * *

В жизни этой, чувствами обильной,

после целодневной суеты

ясно вижу холмик мой могильный

и в бутылке – жухлые цветы.

* * *

Недаром так тоскливо я пишу,

что старость – это сумерки кромешные:

теперь уже я с лёгкостью гашу

кипящие во мне порывы грешные.

* * *

Сталь закаляется в огне,

а мы живём, отлично зная,

что есть закалка и в говне,

но сталь тогда уже иная.

* * *

Сложился нынче день удачный:

сочилась чушь из-под пера,

и на душе лоскут наждачный

шершав поменьше, чем с утра.

* * *

Давно я срок тяну земной,

а время льётся.

Охрана памятников мной

вот-вот займётся.

* * *

Въезжая на российские просторы,

я сразу же держусь настороже,

какие-то дежурные приборы

во мне теперь пожизненно уже.

* * *

Ох, непрерывность похорон

хотел бы я притормозить;

уж очень часто стал Харон

моих друзей перевозить.

* * *

Я много поездил по нашей планете,

и всюду меня красота волновала:

такие пейзажи бывают на свете,

что сколько ни выпьешь, а кажется мало.

* * *

Люблю я современников моих –

и доблестны, и мыслят увлечённо;

волна свободы плещется об них

и тут же утекает огорчённо.

* * *

В большом учёном диспуте едва ли

я б выглядел уместно и прилично:

забыл я всё, что мне преподавали,

а всё, что знаю, – не академично.

* * *

Живу бесцельно я и праздно,

а мир бурлит за стенкой рядом,

но жизнь занятнее гораздо,

если смотреть сторонним взглядом.

* * *

Кто был никем, но кем-то стал,

дорогу выбив рукопашно,

он быть собой не перестал –

вот это страшно.

* * *

Ехать хоть куда без рассуждения

я храню готовность удалую:

я коплю в дороге наблюдения,

чтобы после врать напропалую.

* * *

В гуще властной челяди

под любым правлением

пробляди и нелюди

делятся делением.

* * *

Никаких у меня уже дел,

ни трудов, ни долгов, ни забот,

нынче в зеркало я поглядел –

лучезарный седой идиот.

* * *

Ведут по жизни нас

надежды и стремления,

а если жар угас,

то – прелести дряхления.

* * *

Земли блаженный обитатель

и обыватель по натуре,

я с детства яростный читатель

и знаю толк в макулатуре.

* * *

То подвиги творя, то преступления,

какие даже в диком сне не снились,

отцов и дедов наших поколения

с историей российской породнились.

* * *

С утра едва проснусь,

компьютер я включаю

и всю земную гнусь

за чаем изучаю.

* * *

Живя на свете этом без охраны,

исполнена сочувственных забот,

сама себе душа наносит раны,

боясь того, болея за, страдая от.

* * *

Мы чувствуем в года, когда умнеем,

насколько зыбко всё и краткосрочно;

и только отношение к евреям

во все века незыблемо и прочно.

* * *

Забавно мне, что прорицатели

(а дней текущих – очевидцы)

уже не светлые мечтатели,

а очень чёрные провидцы.

* * *

Завидую высокой простоте,

с которой тексты древние писались,

а мы уже совсем, ничуть не те,

и струн подобных разве что касались.

* * *

Иегова, Христос и Аллах,

да и Будда, по-моему, тоже

помогают порою в делах,

говорить о которых негоже.

* * *

Характер мой напрасно я ругал,

не страшен был ни взрослым я, ни детям,

я никого не бил и не ругал,

я просто был упрям. И спасся этим.

* * *

Похоже, так Создатель завещал:

со времени далёкой старины

везде исход еврейский предвещал

упадок покидаемой страны.

* * *

Уткнув лицо в кормушку власти,

вдыхая запах с восхищением,

реальность видишь лишь отчасти,

поскольку занят поглощением.

* * *

А всё-таки уму непостижимо,

останется надолго темой спорной,

откуда в нас готовность одержимо

участвовать в разгуле злобы чёрной.

* * *

Пока в Москве лежит сухая мумия

и врут с экранов нагло и потешно,

прививка слепоты и недоумия