Восьмой поверенный

— Да-да, именно он. Жители деревни предложили три противоречащих друг другу варианта и отправили их ему через итальянцев, чтобы он рассудил. Бонино их рассмотрел, выбрал самый удачный, немного доработал, и через две недели мы получили ответ.

— И что, все сразу согласились? Мир, дружба, жвачка?

— Именно так.

— Хорошо, но как… Как у него получается, что его футболка всегда сухая и совсем не пахнет?

— Что-что?

— Ну, знаешь, как в рекламе по телевизору, про порошки там всякие… «Твое платье такое белое! Оно новое?!» Я имею в виду, почему вы все слушаете этого Бонино? Он ведь не был на Третиче больше пятидесяти лет, так?

— Верно. По правде сказать, уже даже больше шестидесяти. Но ты упускаешь из виду тот факт, что весь Третич, его современное население, побывал у него. Практически вся их трудовая жизнь прошла в его шахтах и на других предприятиях.

— Погоди, он там женился и стал владельцем какой-то фирмы, главой совета директоров или что-то в этом роде. Не могло ведь у него быть приятельских отношений со всеми этими шахтерами, или кем там они у него работали.

— Как тебе сказать, разумеется, он не ходил к ним в гости и не выпивал с ними в баре, но для третичан он всегда делал больше, чем для других своих работников. Ты ведь еще не был ни в одном третичском доме, кроме моего, не так ли?

— А как ты себе это представляешь? Меня никто не приглашает, ты меня ни к кому не водишь, не пойду же я сам, просто так. Блин, ты только послушай меня! Говорю, как глупая баба!

Тонино никак не отреагировал на последнее замечание поверенного.

— Я думал, что тебе до этого нет никакого дела, как и всем предыдущим поверенным. Извини, я завтра же свожу тебя к кому-нибудь в гости. Но в какой бы дом мы ни зашли, везде на почетном месте будет висеть портрет Бонино Смеральдича, фотография с личным автографом. Вот увидишь.

— Что, его все прямо-таки обожают? — спросил поверенный, чувствуя, что он, может быть, наконец приблизился к сути всех своих проблем, по крайней мере тех, что касались Третича. К этой яме, вернее, шахте, где зарыта та самая третичская собака. — Он у вас тут вроде местного Тито, да? Товарищ Бонино, мы клянемся тебе…

— Такое сравнение, конечно, имеет право на жизнь, но у нас нет столь выраженного культа личности.

— А как ты думаешь, он знает обо всем этом: о поверенных, о том, что государство хочет создать здесь органы власти и включить остров в юрисдикцию наших законов?

— Разумеется знает, что ты!

— Ага, вот оно! Значит, это он за всем стоит! За бойкотом конституционного процесса и выборов, за всей этой…

— Ах нет, это ты не туда завернул, совсем не туда, — засмеялся Тонино. — За лозунгом Бонино «Трециць трецицьуонам!» не скрывается стремления к авторитарности, автократии или, не дай боже, сепаратизму. Он вмешивается только в тех случаях, когда мы не можем договориться между собой сами. Хочешь верь, хочешь не верь, но лично ему все равно, будет Третич иметь своего представителя в региональной администрации или нет. Это было наше решение.

— Ого, ваше! Значит, и твое тоже?

— Ну, здесь видишь как: можно сказать, что я был в абсолютном меньшинстве. Как, впрочем, и всегда… Как бы то ни было, я был вынужден согласиться с волей большинства. Это и есть демократия, не так ли?

Поверенный минуту сидел молча.

— Ты просто водишь меня за нос. Вы все водите меня за нос… Я одного не могу понять: откуда в вас столько сил и упрямства? Получается, что я уже восьмой по счету дебил, который наступает на эти грабли. Разве вам не проще согласиться провести выборы и жить дальше, как вам заблагорассудится, чтобы от вас наконец отстали?

— Смотри, во-первых, наши боятся любых дележей и споров. Если между третичанами начинается спор, они будут вести его не на жизнь, а на смерть, ты сам видел тому примеры, а ведь это пожилые люди, зачем им начинать между собой новые войны. Да, среди них много неграмотных, но им хватает жизненного опыта, чтобы понять, что лучше всего для них — дожить свои последние годы в мире и благополучии, которое им обеспечивает австралийская пенсия и связи Бонино с итальянскими авторитетами. Во-вторых, напоминаю тебе, что среди нас все еще живы плохие воспоминания о том, как мы когда-то имели дело со Вторичем и вторичанами. Они не желают с нами сотрудничать, и мы с ними тоже. Кроме того, вторичане в совете общины имеют больше трети голосов, а мы, в лучшем случае, имели бы одну седьмую. Как ты думаешь, прошло бы какое-нибудь наше предложение на голосовании? И зачем тогда это все?

— Но… Я должен это сделать, ты можешь это понять? Я труп, если вернусь ни с чем. В своей партии я потеряю весь авторитет, а если захочу перейти в другую — меня, может, и возьмут, но я буду просто шестеркой.

Оба замолчали, Тонино вглядывался в темнеющее небо прямо по курсу, а Синиша закрыл глаза — каждый погрузился в свои невеселые мысли. Вдруг Синиша поднял голову:

— Сколько еще до сумрачной зоны? Как долго мобильник будет ловить сигнал?

Тонино быстро оглянулся и посмотрел на кристально чистое небо: