Восьмой поверенный

— Еще успейщь. И ты ж принес эти круглящки, которые тебе весь день мамочка пекла.

Оба засмеялись и тут же затихли, услышав шаги Зехры, поднимавшейся по деревянной лестнице.

* * *

— Тут будем иль пойдем в мою комнату? — спросила Зехра, когда Селим ушел, пожелав им, голубочкам, доброй ночи. Они сидели на диване перед выключенным телевизором.

— Не знаю… Как скажешь. А мы что, должны прямо вот так сразу?

— Ни фигась сразу! Ты тут уже пять часов, четырь часа мы знакомы, что нам еще-т делать, нам с тобой, сразу ему, тож мне романтик!

Зехра быстрым движением скинула теплый свитер и, высоко подбросив, отправила его куда-то себе за спину. Он упал на стол, прямо на большую тарелку с остатками торта, а один рукав лег на безухую, выпотрошенную поросячью голову, как будто хотел, на всякий случай, накрыть и без того зажмуренные, пустые, давно ослепшие глаза.

— Уф, осторожно, джемпер ведь измажешь.

Синиша встал и направился к столу, но Зехра потянула его за руку и посадила обратно на диван.

— Да и фиг с ним.

Если до этого он все еще немного сомневался, то теперь был абсолютно уверен: да, это и есть Крошка из порнушки, точно она. Груди «подладошки» (так данную форму грудей под конец послевыборной пьянки определил председатель одного из славонских филиалов партии: большие в диаметре, но маленькие по объему — помещающиеся аккурат в слегка раскрытую мужскую ладонь) прорисовывались под белой футболкой с застиранной надписью «Pirelli».

— Родинки… — выдохнул Синиша, а Зехра сняла футболку. Обе были на своих местах, обе как с экрана: одна на несколько миллиметров ниже левого соска, а другая — на таком же расстоянии выше правого, обе темные, почти черные, цвета Крошкиных глаз. Подладошки… Зехра не стала мешать Синище проверять правой рукой теорию славонца, потом нетерпеливо и страстно поцеловала его и стала своей миниатюрной ручкой ощупывать его пах.

— Конь! Правда ж? Ты конь.

— К-к? Кх-хм… Кто?

— Ты читал Камасутру?

— Нет… Но, думаю, я мог бы написать, скажем, предисловие к следующему изданию.

— Эт те так только кажется. Индусы, чтоб ты знал, оч хорошо описали размеры. Если я ничего не путаю, идут заяц и зайчиха, конь и кобыла, слон и слониха. Ты, как я виж — конь.

— Спасибо… В смысле спасибо, если это можно считать комплиментом.

— Фигня. Любой дурак мож быть конем. Но опять ж, бывают кони и кони… Смотри, солнышко, как мы поступим. Щас мы немного друг друга понежим, потрогаем, погладим, полижем и все такое. Ты мног выпил, мног съел, давно не трахался. Ты кончишь за минуту. Потом мы пойдем наверх, в мою комнату, отдохнем, выспимся, а утром поглядим, как ты танцуешь вальс перед Венским концертом[16]. Идет?

Синиша все это время легко, миллиметровыми движениями приоткрытой ладони махал партийному коллеге из Славонии. В какой-то момент ему показалось, что Зехрин сосок буравит ее насквозь.

— Идет… Но я могу тебя заверить, что у меня никогда не было так, чтобы я был с кем-то в первый раз и сразу кончил. Как бы классно мне ни было.

Зехра подалась назад, встала на колени у него между ног и стала расстегивать его брюки:

— Процитирую Крлежу: пришло время испытать и это. М-м-м-м, ну вот, что те Джулиана говорила? Конь!

Касаясь пальцами, где нужно, сжимая как полагается и в ритме, которому позавидовали бы лучшие венские филармонисты, она продолжала повторять диагноз:

— Душа моя… Ты взорвешьс через минуту… Уже поздно, ты наелс и напилс… Когда ты последний раз был с девушкой? Мы оба это знаем. А что ты на самом деле мож, эт мы утром-м-м-м-м… увидим-м-м-м… М-м-м-м?

Так и было.

* * *

Ему потребовалось четверть часа, чтобы более-менее отделить воспоминания вчерашнего вечера от сна. Ночью он кончил лишь через четыре с половиной минуты, и эта победа над прогнозом Зехры дала ему силы, чтобы взять ее на руки, подняться с ней в мансарду и попытаться отплатить ей кунилингвистическим способом. Зехре было приятно, но вскоре она сказала ему:

— Хватит, солнц. Ложись, выспись маленьк, ты щас никакой, так ты тольк еще больше обслюнявишь и себя, и меня. Отдохни до утра.

Держа правую «подладошку» под контролем, он уснул раньше, чем его голова утонула в подушке. Он проснулся от щекотки и прикосновения к губам.

— Вот те жвачка, чтоб от нас с тобой не воняло, — сказала Зехра, села на него сверху и надула огромный пузырь. — Щас посмотрим, кто ты и что ты, мой жеребенок.