Восьмой поверенный

Селим замолчал, вытер губы и руки и налил всем еще вина. Зехра ела молча, изящно и аккуратно, поднося ко рту маленькие кусочки на кончике вилки, бросая взгляд то на телевизор с выключенным звуком, то на Синишу. Когда их глаза встречались, у Синиши бежали мурашки по коже и он выдерживал не больше двух секунд.

— Есь одна вещь, которая прищла мне в голову, когда я биль еще пацаном, — продолжал Селим после того, как они втроем чокнулись бокалами, а Синиша вновь отвел взгляд от темных глаз Зехры. — Я эт говориль всем знакомым попам. И Рацингеру[15] тож говориль.

— Кому?

— Рацингеру, ну ты щто, кардиналу ватиканскому, второй человек после папы! Католик ты или где? Говорю вот щто: надо б проанализирвать все эти святые писания, все библии, кораны, агады, торы, веды, фигнеды, что там еще бывайт, и найти то, в чем все они совпадают. А совпадают они в самой сути, сто процент. Ну и посмотреть, можно ли от этого оттолкнуться и начать все сначал иль признать, что настоящие атеисты на самом деле самые верующие.

— И что, прости, на это ответил Ратцингер?

— Да ничего, ты ж знаещь, какой он: посмеялся и…

— Ой, уже! — перебила их Зехра, показывая на телевизор. Часы на экране беззвучно отсчитывали последнюю минуту уходящего года.

— Ой, черт, я ж забыль щампаньское в холодильнике! — вскрикнул Селим и побежал на первый этаж.

— Потрахаемся мы сегодня иль нет? — вдруг спросила Зехра, отрывая кончик уха с невинно улыбающейся головы поросенка. Поверенный вздрогнул.

— Понятия не имею, это ваше дело.

— Мы, ты и я, будем сегодня трахаться? Я эт имею в виду.

Синиша уже привык к прямым вопросам, даже к гораздо более грубым, но этот все же поставил его в тупик.

— А ты что думаешь? — все, что он смог сказать, быстро разбудив в себе уснувшего политика.

— Бокалы! Бока-а-а-алы! — кричал Селим, взбегая по лестнице из кухни. — Щесь, пять, четырь…

Пробка вылетела из бутылки ровно в полночь. Шампанское белым потоком разлилось на тарелки, стол, пол, попало в миску с оливье, на поросенка… Зехра завизжала и первая подставила бокал под пенную струю. Когда полопались все пузырьки, он оказался заполнен не более чем на четверть.

— За новое тысячелетие! — произнес тост Селим.

— За всех нас! — присоединился Синиша, не зная, что придумать.

— За… Блин, за все хорошее и за все, что нужно каждому из нас! — закончила тост Зехра, поднимая бокал и решительно глядя Синише прямо в глаза. Когда он посмотрел на нее тревожным взглядом в ответ, она коротко кивнула ему и выпила шампанское.

— Давай-к, Джули, принеси торт. И тарельки, ты знаешь, гиде они.

— Сорри, но я должен задать тебе вопрос, — тихо сказал Синиша, едва Зехра закрыла за собой дверь. — Как она здесь оказалась? Вы с ней парень и девушка или как?

— Не, скорей деловые партнеры, — ответил Селим, лукаво улыбнувшись.

— Деловые, то есть ты ее этот… кх-хм… скажем так, менеджер?

— Да нет, мы правд партнеры, равноправные. Тольк дела нащи накрылись медным тазом.

— Какие дела?

— Слущ, даж если будещь меня мучить, как немец пленного партизана, я те все равно ничего не расскажу. Не имею права, братищка, правда. От этого моя жизнь зависит, и ее тож. Я те открыто говорю. Мы взялись провернуть кой-че по-крупному с этими ващими итальящками, они сами рисковали, ну а делать взялись мы: я, она и этот ее, как ты сказаль, менежер. Этот гад нас кинуль, сдаль другой стороне. Вот так, а итальянцы спрятали нас через свои связи, нормальные ребята. Только мне прищлось провезти ее контрабандой, потому щто мафия говорит, моль, сюда может только один. Я знаю почему: Джамбатиста планироваль ее оттрахать вместе со своей бандой, а потом прирезать по-тихом, так щто мне прищлось упаковать ее в чемодан вместе с деньгами, ничего больще я не взяль. Да даж если б чемодан биль весь набит деньгами — малыщка все равно дороже.

— А почему тебя решили спрятать именно здесь?

— А куда б ты спряталься от межнародного розыска?

— Интерпол?!

— Ха, если б только Интерполь…

— Дружище…

— Щито? Обосралься, товарищ комиссар?

— Да нет, но… Ну ладно, то есть ты теперь прячешь ее и от островитян, и от мафиози?

— Йес, вот тольк от высщего представителя хорватского правительства я не спряталься… — подытожил Селим, с лица которого не сходила все та же лукавая улыбка.

— Ваши отношения, то бишь твои и Зехры — это…

— Ничего, чист деловые. Не, ну бывайт трахнемся разок-другой, еси припрет, но я ж те говориль, максимум — пять минут. Мой болтик маловат и нетерпелив, а ей нужно больше, во всех смыслах. Ну, и щтоб уж тя не томить… Я рассказаль тебе, какие нащи отнощения, между ней и мной. А знаешь, какие будут между ней и тобой?

— Хех… Чисто деловые?

— Нет, старик. Ой-ё-ё-ой… сначала он думайт, щто я педик, теперь — щто сутенер. Ты будещь моим новогодним подарком для нее, а она мой подарок тебе. Дощло? Ты ж не трахалься уже месяца три, а она, еси не щитать меня и моего вялого, уж больще года. А я обойх вас люблю, и щто мне делать?

— Я тебе ничего не принес. И ей тоже, не считая, кхм, твоего подарка. Это все как-то глупо выглядит.