Восьмой поверенный

Лишь с тобою я счастлив, что существую
Лишь из твоих глаз прощенье приму я
Твой смех пусть знаменует новый день
Ты ведешь меня по свету
Ты даруешь мне заботу
Избавляешь меня от зла, аминь

— По-моему отлично, — повторил поверенный. В его словах не было ни капли притворства, стихотворение ему правда понравилось, тем более что, беря в руки листок, он немного побаивался фейерверка патетики в стиле стихов Тина Уевича из школьной хрестоматии. Разумеется, стихотворение Тонино не было шедевром хорватского художественного слова, но оно было нежным, гармоничным, в меру патетичным, искренним и любовным, по уши влюбленным.

— Ты написал его Зехре, а, Казанова?

— Да, — улыбнулся Тонино. — То есть нет… Я написал его довольно давно, когда о Зехре я мог еще только мечтать. Не говори ей.

— А сколько их у тебя? Мы можем издать сборник, я знаю пару человек в Загребе…

— Не нужно, еще будет время… — перебил его Тонино, осторожно складывая бумажку со стихотворением.

— Конечно будет: у вас здесь, блин, ничего, кроме времени, и нет… Как ты там написал, «жить вслепую»! Я просто хочу сказать, что если у тебя есть еще стихотворения и если они так же хороши, то почему бы не звякнуть по двум-трем номерам в Загребе и не издать сборник? Да, и раз уж мы заговорили о Загребе, как у нас обстоят дела с соляркой, ты ведь помнишь, что мне нужно позвонить и узнать, могу ли я вас расписать? Сколько у нас еще есть, десять дней…

— С топливом, хм, как бы тебе сказать… — начал юлить Тонино, — с топливом у нас не самая лучшая ситуация. Я… Однажды ночью я повел Зехру показать ей «Аделину», и… Я позволил ей уговорить себя, чтобы мы потихоньку совершили морскую прогулку, и мы доехали до юго-восточного берега Третича. Там мы бросили якорь, встретили первые лучи рассвета и… И незабываемо провели время, занимаясь любовью. Нам понравилось, и мы повторили это еще три раза, последний раз сегодня утром. Извини.

— Нет, это ты меня извини, но я не смогу вас поженить. Извини, но я поражен такой безответственностью. Сорри, без информации о том, имею ли я вообще право это делать, я в эти игры не играю.

— Погоди, послушай… Я уже размышлял об этом и составил заявление, которое мы подпишем вместо брачного договора. Слушай: «Заявление, которым Зехра… кх-кхм-кхм… и Антонио Смеральдич, сын Антония…»

— Погоди-погоди! — перебил его несостоявшийся регистратор. — Как ты сказал, какая у Зехры фамилия?

Тонино, занервничав, отвернулся к окну.

— Я пока не успел ее об этом спросить. Я сам сообразил только сегодня днем, когда составлял вот это, а потом я опять забыл. Потом допишу.

— Чудной ты! — рассмеялся Синиша. — Поехали дальше.

— Которым, значит, «…обязуются в своем семейном союзе полностью соблюдать все положения Закона о браке и других законов Республики Хорватии, касающихся брака и воспитания детей, до тех пор, пока им не представится возможность заключить официальный брак на острове Третич или где-либо еще в Республике Хорватии в полном соответствии с законом». Как тебе?

— Ну, знаешь… Стихотворение мне понравилось больше, но вижу, что проза у тебя тоже неплохо получается… И что, мы все вместе это подпишем и всё? О’кей, давайте. Это максимум, на что я могу согласиться без консультации с Загребом. Ё-моё, приспичило ведь на рассвете, посреди моря приспичило… И что, вам не было холодно?

— Хе-хе… Я же сказал, было незабываемо. Значит, так можно, с этим заявлением?

— Да можно… А я слышу, в эту ночь или в предыдущую, что внизу как будто катер идет — ну, думаю, весна пришла, рыбаки выехали на рыбалку или что-то в этом роде… Какой там, это мой кум едет трахаться, ё-моё! И что, вы возвращаетесь, пока мы еще спим? Поверить не могу! А что ты сказал Брклячичу, куда ты у него перед носом каждую ночь выплываешь? Черт, ты что, показал ему ее? Да ведь? И ей показал и его, и медведиц, да сто пудов!

— Все так, но не переживай. Бедняга Домагой совершенно не интересуется, более того, даже ругает себя, если выказывает слишком много интереса по отношению к чему-нибудь, кроме своих вычислений и работы смотрителя маяка. Они мило пожали друг другу руки, он сказал нам, что мы красивая пара, пожелал нам счастья и много детей, после чего уполз в свой рабочий кабинет. Не волнуйся, он живет в своем мире чисел, вероятно более прекрасном, чем наш. Правда, не переживай.

Именно этого Синише и хотелось: не переживать, не думать, позволить событиям идти своим чередом… В конце концов они сами должны куда-то прийти и остановиться, и тогда будет видно, что делать дальше. Он окончательно успокоился, открыл пиво, развалился на диване и стал беззаботно смотреть на экран, где показывали обзор последнего этапа Турецкой футбольной лиги. Тонино сел рядом и довольно зажмурился.

— Знаешь… — устало сказал Синиша несколько минут спустя.