Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся

Внезапным движением Мухумуза вдруг хватает Саймона за пенис – и повисает на нем.

«Не самый умный способ обращения с взрослым самцом, – замечает Кэт, – но маленьких мальчишек члены взрослых часто приводят в совершенный восторг». Саймон подсаживает Мухумузу на ветку и отцепляет от себя его руку, как бы говоря: «Нет, это не для тебя».

Детенышам легко прощают нарушения многих социальных норм и другие проступки. Однажды здешний альфа, Ник, спаривался с одной из популярных в сообществе самок, когда детеныш по имени Клаус на бегу врезался в него. Это было, наверное, последнее, чего мог ожидать доминант группы, да еще в такой момент, однако нападать на детеныша он не стал. Тем не менее мать Клауса с криком подбежала, схватила сына и удрала с ним от греха подальше.

Порой самцы приходят в ярость, казалось бы, на ровном месте. А иногда ведут себя очень мягко и терпеливо, даже если на их детородном органе повисает расшалившийся сорванец. Кэт говорит: «Просто удивительно, как в них сочетаются агрессивность и сдержанность. Они не приходят в буйство от малейшего пустяка, они умеют контролировать свою реакцию».

Да, шимпанзе могут быть очень жестоки, и забыть об этом нельзя. «Но знаешь, – замечает Кэт, – если какой-нибудь детеныш вдруг вскрикнет, потому что большой самец напугал его, тот иногда подбегает к нему, чтобы обнять или поцеловать – успокоить. Эта их способность мгновенно превращаться из огромного страшного в заботливого и нежного не менее удивительна».

После продолжительной игры и дружеской возни непоседливая малышня еще продолжает суетиться, пока родители пытаются дремать.

И все это выглядит так мирно…

Шимпанзе, как пишет основоположник исследований в Будонго Вернон Рейнольдс, «в ходе эволюции приобрели то, что можно назвать социальным интеллектом, который включает в себя способность к умиротворению, обману и разоблачению обмана, заключению союзов, примирению после конфликтов и сочувственному утешению жертв агрессии». Общество шимпанзе, по его словам, – это «мыслящий социум», основанный на стремлениях, планах и стратегиях всех его членов[384]. Мы, люди, тоже делим с ними эти способности, в основе которых лежит сходство работы нашего мозга, сформировавшегося в ходе общей эволюционной истории. Шимпанзе для нас – поучительный пример того, как можно все испортить, и полезный урок того, как затем все исправить и вернуть к норме.

Пребывание рядом с шимпанзе вызывает у меня нескончаемый поток сравнений и оценок. То они кажутся замечательными, то ужасными – как, собственно, и мы сами. Когда мы подступаемся к ним со своим мерилом, они никак не вмещаются в наши оценочные рамки. Они – не мы. И если бы мы взялись судить самих себя по их меркам, то увидели бы, что мы – человекообразные обезьяны, особенно преуспевшие в изготовлении орудий, в военных действиях, в борьбе за статус, в подавлении других, что мы так же одержимы установлением границ и так же упорно следим за их неприкосновенностью, как и шимпанзе. А еще мы увидим, что гораздо дальше продвинулись в творчестве, умении сочувствовать, общаться и обмениваться информацией и что мы гораздо добрее, чем они. Человек – самый миролюбивый и сострадающий и одновременно самый смертоносный и разрушительный вид на Земле. Человеческая злоба и жестокость – отнюдь не отклонение, проявляющееся в отдельных маргинальных индивидуумах; это один из характерных компонентов нашего обычного культурного репертуара.

Нам так же трудно увидеть шимпанзе такими, какие они есть, как и самих себя. Мы воспринимаем шимпанзе только в нашем собственном свете. Но в нашей темноте мы многое упускаем. Если бы мы действительно поняли, кто мы такие и какими могли бы быть, мы бы осознали, что у нас есть выбор: предпочесть сочувствие как лучшее, что в нас есть, и перерасти то, что есть в нас самого плохого. Но тогда нам придется как следует вглядеться в зеркало и решить – если только мы способны на это, – какими же мы хотим быть на самом деле.

За те недели, что я провел здесь, мы нередко становились свидетелями буйства и агрессии. Как и в человеческих социумах, в сообществах шимпанзе возможны эпизодические проявления крайней жестокости, заставляющие нас столбенеть от ужаса. Некоторые случаи у шимпанзе Вайбира, свидетелем которых я был, исказили мое первоначальное мнение о них. Кэт говорит, что в последнее время уровень агрессии здесь действительно превышает норму. Она надеется, что постепенно это изменится в лучшую сторону.

Более того, никакой нормы в действительности не существует. По словам Кэт, «нынешний рост насилия не представляет собой "поведение шимпанзе", что бы под этим ни подразумевалось». Индивидуальные характеры, изменение среды обитания, соотношение полов, популяционные процессы – как и у людей, любой из этих факторов может повлиять на состояние сообщества. «Все шимпанзе разные, – настойчиво подчеркивает Кэт, – и на индивидуальном уровне, и на групповом». Для шимпанзе различия – это и есть норма.