Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся

В 1804 году, когда промышленная революция еще пребывала, что называется, в пеленках, кое-кто уже почувствовал, чтó сотворит с нами вскоре этот пока еще невинный младенец и что мы сотворим с китами. Французский ученый, граф Бернар-Жермен де Ласепед, с удивительной прозорливостью писал в своей «Естественной истории китообразных»:

Человек, привлеченный богатством, которое сулит ему победа над китами, нарушил покой их необъятных уединенных обиталищ, разорил их убежища. ‹…› Война, которую он объявил им, была особо жестокой потому, что он понял: чем больше окажется его улов, тем сильнее станет процветать его торговля, тем больший размах приобретут его предприятия, тем многочисленнее станут его моряки, смелее морские походы, опытнее лоцманы, надежнее корабли и тем большим будет его могущество.

Вот почему эти гиганты среди гигантов пали от его руки; и поскольку гений его бессмертен, а наука его отныне непобедима и поскольку воображение его отныне не сковано никакими ограничениями, киты так и не перестанут быть жертвами его интересов, пока не исчезнут окончательно. Напрасно бегут они от его гарпунов; его умения способны перенести его в любую точку земли, и китам больше не найти себе иного приюта, кроме как канув в небытие[90].

Ласепед расслышал первый раскат бури, предвосхитил нарождающуюся волну того цунами, в которое мы превратимся со временем. Он был в числе первых, кто осознал, что мы обратим свою опустошительную предприимчивость на все стороны горизонта, и, вероятно, первым, кто еще в ту раннюю пору начала мировой индустриализации понял, что не в нашей натуре делиться местом с остальными живыми существами на Земле.

В 1840-х годах, во времена, когда Мелвилл ходил под парусом китобойного судна, даже в восточной части Тихого океана отыскать китов становилось все труднее. Размышляя об этом, он задал один из самых острых и западающих в память вопросов, какие только есть в американской литературе, – и, пожалуй, куда более пророческий, чем понимал сам автор:

Быть может, из-за всеведения дозорных на топах мачт китобойцев, проникающих теперь даже в Берингов пролив и в отдаленнейшие тайники и секретные сейфы мира; из-за тысячи гарпунов и острог, запускаемых вдоль всех материковых побережий; – возникает вопрос, быть может Левиафану из-за всего этого долго не выстоять против такой широкой облавы и такого беспощадного уничтожения; быть может, он будет в конце концов полностью истреблен по всем морям и океанам, и последний кит, как и последний человек, выкурит последнюю трубку и сам испарится с ее последним дымком? ‹…›

…Мы получим неопровержимое доказательство того, что и китам не избежать быстрейшего вымирания[91].

И все же Мелвилл верил, что Левифан сумеет выстоять. Похоже, в душе он отчасти надеялся, что Провидение в конце концов все же откажет человечеству в такой возможности и что Левиафан, явившийся в мир раньше нас, переживет нас в нем: