Воспитатель

— Удалось. И не только его. Катя… Давай поговорим. Я понимаю твое негодование, но мы должны, наконец, поговорить.

Он сделал шаг ко мне, но я остановила его жестом:

— В этом нет смысла, Костя. Как и в том, что ты привез меня сюда. Не надо ни о чем говорить, мне итак…

— Что, Кать?

Слова застряли у меня в горле, потому что уже через мгновение этот невозможный человек оказался возле меня.

— Это совсем неважно, — отвела взгляд в сторону.

— Важно, Катенька, очень важно, пожалуйста, выслушай меня. Обещаю, с тобой ничего не случится. Со мной ты в полной безопасности.

— Костя, я не за себя переживаю.

— Я понимаю это. Но я уже попросил прощения за свою ошибку и готов просить еще не раз. Катюша. Пожалуйста, подари мне несколько минут твоего внимания.

Я выслушала его. Но уже к обеду мы с детьми вернулись к себе домой. Я не позвонила Сашке, потому что сегодня не была готова вот так легко перепрыгнуть от одного мужчины к другому. Мой хладнокровный план с «переспать с бывшим» трещал по швам — мысли о Косте не отпускали меня до самого утра, когда, уже обессилев, отключилась на собственной кровати, где этой ночью по настоянию Белявского, второе место занимал добрый Шарик. Собака была компромиссом и его условием. Белявский отпустил нас с уверенностью, что уже на следующий день я передумаю. Однако он очень сильно ошибался.

Глава 41

— Катюша, мне сорок один год, уже очень давно я потерял свою семью и с тех пор зарекся становиться нормальным человеком. Окунулся в свою работу, изо дня в день отправлялся на задания, мотался по всему свету. Поначалу, после гибели родных, мне это помогло восстановиться. Забыть о своей боли, посвятив себя спасению человеческих жизней. Но я не только спасал, я очень много убивал. В какой-то момент превратился в глухую машину для выполнения заданий. И очнулся от этого наваждения лишь несколько дней назад. Когда случайно встретил тебя.

Всю ночь, обнимаясь с подушкой и тихо заливая ее слезами под мерное сопение Шарика, вспоминала наш нелегкий разговор с Костей. Он рассказывал о страшных вещах, о том, что и вправду не случается с простыми смертными.

— Это была вспышка, Катюша, — говорил он тихо, стоя в сантиметре от меня, но все еще не прикасаясь. — Я отдаю и отдавал себе отчет в том, как это выглядело для тебя. Но ничего не мог с собой поделать. Ты, конечно, не поверишь, если скажу, что потерялся в тебе в тот момент, когда впервые увидел твой гневный взгляд и очаровательный пушистый хвостик?

— Не поверю, — мотнула отрицательно головой, в свою очередь, растворившись в его пронизывающих до глубины души карих глазах.

— А зря. Катюша. Я никогда не мог похвастаться добрым нравом. Думаю, Валя рассказала тебе. Такой уже получился. Таким сделала меня жизнь. Катенька, но я буду меняться, если ты захочешь. Стану таким, какой нужен тебе. Пойми, я не могу тебя отпустить. Просто не могу. Что бы ты ни говорила. Катюша.

Перед тем, как отвезти нас с детьми на мою квартиру, Костя настоял на том, что сам сделает мне перевязку. Оказывается, он не понаслышке знаком с такого вида ранениями. И когда он с предельной осторожностью, но при этом абсолютно твердой рукой разматывал бинты, внезапно вспомнила, сколько шрамов видела на его прекрасном, натренированном теле. Раньше я думала, что это все посде драк, возможно пьяных, возможно уличных. Ведь он такой здоровенный, сильный, к тому же взрывной. А теперь понимаю, что все эти шрамы — это отпечатки того, сколько раз он сам балансировал на краю пропасти под названием смерть.

Это были последние мгновения, когда он прикасался ко мне. Больше не позволила ему. Ни когда помог одеться, ни когда садилась в его машину, ни когда приехали на место. А сейчас, заливая горькими слезами свою подушку, корила себя лишь за одно — что не потребовала, не вырвала у него последний, прощальный поцелуй…

Утро пришло неожиданно и страшно. Проснулась от жуткого ощущения, что я одна в квартире. Собаки в моей комнате не было, и вообще стояла мертвенная тишина. Вскочив с кровати, хотела дернуться в сторону детских комнат, но остановилась, пролетая мимо окна на улицу. Меня что-то смутило. Остановилась и сквозь новое стекло посмотрела вниз — там, на снегу, на детской площадке узнала три знакомые человеческие фигуры и одну собачью. В желтом свете уличных фонарей (утро было ранним, что-то около семи, но тьма все еще не уступила свое место свету) мои дети, оба в спортивных костюмах повторяли непонятные телодвижения, отдаленно напоминающие элементы борьбы, вслед за своим безумно красивым учителем. Белявского узнала сразу. И, нет, не пес, который резвился здесь же, выдал его. Подтянутая военная фигура, внушительные мышцы и… сигара в зубах! Нет, подумать только, и все это при моих детях! А Лилька, проказница, вслед за мужчинами каталась по снегу, подпрыгивала, махала кулачками и отбивала хитроумные удары.