Воспламеняющая

Тот не отреагировал. Вновь с задумчивым, застывшим выражением смотрел на ольховые деревья. Но мало-помалу его лицо начало оживать, и Кэп повернулся к Энди, который вытирал глаза и шмыгал носом. Не имело смысла переигрывать.

– Как ты себя чувствуешь, Энди?

– Чуть лучше, – ответил Энди. – Но… вы понимаете… услышать такое…

– Да, ты очень расстроился, – кивнул Кэп. – Хочешь кофе или чего-нибудь еще?

– Нет, благодарю. Я хочу вернуться к себе, пожалуйста.

– Разумеется. Я тебя провожу.

– Спасибо.

22

Агенты, которые привели Энди, смотрели на него с подозрением: бумажная салфетка, красные, слезящиеся глаза, отеческая рука Кэпа на плече. То же выражение читалось и в глазах секретаря.

– Он разрыдался, узнав о смерти Пиншо, – ровным голосом объяснил Кэп. – И сейчас очень расстроен. Думаю, я возьму его с собой на похороны Германа. Ты хочешь поехать, Энди?

– Да, – ответил Энди. – Да, пожалуйста. Если это возможно. Бедный доктор Пиншо. – И внезапно он разрыдался.

Его провели мимо сбитого с толку, смущенного помощника сенатора Томпсона, который стискивал в руках синие папки. На лицах агентов, поддерживавших Энди под локти, тоже было написано отвращение: да и как они могли относиться к толстяку наркоману, который не контролировал свои эмоции, не соображал, что к чему, и лил слезы по своему тюремщику.

Энди действительно плакал… только по Чарли.

23

Джон всегда сопровождал ее на прогулках верхом, но в своих снах Чарли скакала одна. Старший конюх, Питер Дрэбл, подобрал ей маленькое, аккуратное английское седло, однако во сне она усаживалась прямо на спину коню. Они с Джоном неспешно ездили по специально проложенным дорожкам, которые вились по территории штаб-квартиры Конторы, ныряя в сосновые рощицы и огибая пруд, но во сне она на Некроманте летела галопом по лесной тропе, освещенной зелеными лучами, пробившимися сквозь полог переплетенных ветвей, и ее волосы развевались за спиной.

Она чувствовала, как перекатываются мышцы Некроманта под его шелковистой кожей, и мчалась, вцепившись руками в гриву и шепча, что хочет, чтобы он скакал быстрее… быстрее… быстрее.

Некромант слушался. Его копыта стучали, как гром. Тропа в дремучем зеленом лесу казалась тоннелем, и откуда-то сзади доносилось легкое потрескивание и

(леса горели)

долетал дымок. То был пожар, и она зажгла огонь, но никакой вины не чувствовала – только восторг. Они могли обогнать огонь. Некромант мог промчаться везде, сделать все. Они вырвутся из лесного тоннеля. Она чувствовала яркий свет, который ждал их впереди.

– Быстрее. Быстрее.

Восторг. Свобода. Она уже не могла сказать, где заканчиваются ее бедра и начинаются бока Некроманта. Они превратились в единое целое, слились, сплавились, как сплавлялись металлы, когда она использовала свою силу в экспериментах. Впереди тропу перегородили упавшие деревья, белые ветви напоминали груду костей. Обезумев от счастья, она легонько стукнула бока Некроманта голыми пятками и почувствовала, как напряглись мышцы задних ног скакуна.

Он прыгнул, и они полетели. Откинув голову, вцепившись руками в гриву, она кричала: не от страха, а потому, что не могла сдержать крик, если не хотела взорваться. Свободна, свободна, свободна… Некромант, я тебя люблю.

Они легко преодолели завал, но теперь запах дыма усилился, стал резче, отчетливее. Позади что-то треснуло, и только когда искра упала с небес и погасла, ужалив ее, словно крапива, Чарли поняла, что она голая. Голая и

(но леса горят)

свободная, скинувшая все путы, вольная – она и Некромант, скачущие к свету.

– Быстрее, – шептала она. – Быстрее, пожалуйста.

И каким-то образом большой черный мерин сумел прибавить скорость. Ветер в ушах Чарли громко ревел. Она могла и не дышать: воздух сам врывался в горло через полуоткрытый рот. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь кроны старых деревьев, цветом напоминали старую медь.

И впереди виднелся свет: край леса, открытое пространство, где она и Некромант могли мчаться целую вечность. Пожар бушевал позади; оттуда накатывал пугающий, ненавистный запах дыма. Впереди сияло солнце, и она намеревалась скакать на Некроманте до самого моря, где, возможно, нашла бы отца и они зажили бы вдвоем, вытаскивая из воды сети, полные блестящих, скользких рыбин.

– Быстрее! – торжествующе крикнула она. – Некромант, быстрее, быстрее, бы…

И тут в расширяющемся тоннеле света, на самой опушке, возник силуэт, закрывая собой белизну, закрывая выход. Поначалу, как и всегда, она подумала, что это ее отец, не сомневалась, что это ее отец, и радость, которую она испытывала, была почти болезненной… после чего превращалась в леденящий душу ужас.

Ей едва хватало времени, чтобы осознать, что человек этот слишком большой, слишком высокий… – и при этом знакомый, очень знакомый, пусть она видела лишь силуэт, – а потом Некромант с криком поднимался на дыбы.

Могут ли лошади кричать? Я не знаю, могут ли они кричать…