Воспламеняющая

Энди поднялся наверх, заглянул в комнату Чарли, их спальню, спальню для гостей. Никого и ничего. Вернулся на кухню, включил свет на лестнице, спустился в подвал. Стиральная машина «Майтаг» с открытой дверцей. Сушилка смотрит круглым стеклянным глазом. Между ними на стене – купленная где-то Вики салфетка с вышитой надписью «ДОРОГАЯ, МЫ ВСЕ ЧИСТЫЕ». Он прошел в семейную гостиную, пошарил по стене, в полной уверенности, что в любой момент чьи-то незнакомые холодные пальцы сомкнутся на его руке и направят к выключателю. Наконец нащупал его, и флуоресцентные лампы вспыхнули под потолком.

Ему нравилась эта комната. Он провел здесь много времени, почти все сделал своими руками, улыбаясь, потому что все-таки стал тем, кем выпускники колледжа становиться не собирались. Все члены семьи часто сюда заходили. Нишу в стене занимал телевизор, стол для пинг-понга соседствовал с большой доской для триктрака. Коробки с другими играми стояли у стены. Большие книги лежали на низком столике, который Вики сделала из вагонки. Одну стену занимали полки с книгами в бумажной обложке. На других стенах висели рамки с шерстяными квадратами, связанными Вики. Она шутила, что отдельные квадраты получаются у нее неплохо, а вот на одеяло упорства не хватает. Книги Чарли хранились в специальном шкафу по ее росту и стояли в алфавитном порядке. Этому научил дочь Энди одним скучным зимним вечером, два года назад. Ей до сих пор это нравилось.

Хорошая комната.

Пустая комната.

Он попытался ощутить облегчение. Предчувствие, интуиция, как ни назови, оказалось ложным. Вики в доме не было. Он выключил свет и вернулся в прачечную.

Стиральная машина с фронтальной загрузкой – они купили ее на дворовой распродаже за шестьдесят долларов – по-прежнему стояла открытой, демонстрируя нутро. Он захлопнул дверцу механически, точно так же, как раньше бросил щепотку соли через плечо. На стеклянном окошке увидел кровь. Немного. Три или четыре капли. Но кровь.

Энди стоял, глядя на капли. В подвале было прохладно, даже холодно, будто в морге. Он посмотрел на пол. И там кровь. Еще не засохшая. Короткий звук – тихое свистящее шипение – вырвался из его горла.

Он по кругу обошел прачечную, маленькую комнату с белеными стенами. Открыл корзину для грязного белья, обнаружил в ней один носок. Потом распахнул дверцу шкафчика под мойкой. Ничего, кроме чистящих и моющих средств: «Лестойл», «Биз», «Тайд», «Спик-н-Спэн». Заглянул под лестницу. Паутина и пластмассовая нога какой-то старой куклы Чарли: эта конечность уже бог знает сколько времени лежала здесь в терпеливом ожидании, что ее все-таки отыщут.

Он открыл дверцу между стиральной машиной и сушилкой, и гладильная доска с грохотом вывалилась на пол. А за ней, со связанными ногами, так, что колени упирались в подбородок, сидела Вики Томлинсон-Макги. Ее распахнутые блестящие мертвые глаза смотрели прямо перед собой, изо рта торчала тряпка. Густой, тошнотворный запах «Пледжа», мебельного полироля, пропитывал воздух.

В горле булькнуло, Энди отшатнулся. Руки взлетели, словно отгоняя жуткое видение, одна ударила по панели управления сушилки, оживив ее. Внутри начала вращаться одежда. Энди вскрикнул. Побежал. Взлетел по ступенькам, споткнулся, огибая угол, и растянулся во весь рост, ударившись лбом о линолеум кухни. Сел, тяжело дыша.

Все вернулось. Вернулось в замедленной съемке, как в повторе момента футбольного матча, когда ты просматриваешь ошибку куотербека или его победный пас. В последующие дни он часто видел это во сне. Дверь открывается, гладильная доска падает, принимает горизонтальное положение со стуком, почему-то напоминающим о гильотине, и перед ним его жена, втиснутая в крохотный чулан, с тряпкой для полировки мебели во рту. Все вернулось, ярко и в мельчайших подробностях, и он знал, что сейчас закричит, а потому впился зубами в предплечье, и крик вырвался протяжным, приглушенным воем. Он крикнул дважды, что-то вышло из него, и он успокоился. Да, это было ложное спокойствие, но им следовало воспользоваться. Неопределенный страх и безотчетный ужас ушли. Пульсирующая боль в правой руке – тоже. В голове возникла мысль, такая же холодная, как и охватившее его спокойствие, холодная, как сам шок, и мысль эта состояла из одного слова: ЧАРЛИ.

Энди встал, направился к телефону, потом вернулся к лестнице. Постоял на верхней ступеньке, кусая губы, собираясь с духом, спустился. Барабан сушилки вращался и вращался. В ней лежали только его джинсы, и большая медная пуговица на поясе ритмично постукивала по стенкам, а сами джинсы поднимались и падали. Поднимались и падали. Энди выключил сушилку и повернулся к чулану для гладильной доски.

– Вики, – тихонько позвал он.