Воспламеняющая

Он вышел из Студенческого клуба и поспешил к «универсалу», оставленному на стоянке перед «Принс-холлом». Потом через город поехал в Лейклэнд. Машину вел нервно. Проскакивал на желтый свет, подрезал, едва не сбил хиппи, который катил на десятискоростной «олимпии». Хиппи показал ему палец, но Энди и не заметил. Сердце колотилось как бешеное. Он будто закинулся амфетамином.

Они жили на Конифер-плейс: в Лейклэнде, как и во многих пригородных районах, появившихся в конце пятидесятых, улицы называли в честь деревьев и кустов. В полуденную августовскую жару Конифер-плейс казалась вымершей. А чувство, что случилось что-то плохое, усилилось. Улица словно стала шире, потому что у тротуаров почти не было автомобилей. Даже немногочисленные игравшие дети не могли развеять это странное ощущение улицы-призрака; большинство обедали или ушли на игровую площадку. Миссис Флинн с Лорел-лейн прошла мимо, толкая тележку, на которой стоял большой пакет с продуктами. Брюки-стрейч цвета авокадо обтягивали ее живот, круглый и твердый, как футбольный мяч. На лужайках неторопливо вращались разбрызгиватели: поливали траву и развешивали в воздухе радуги.

Энди заехал правыми колесами на тротуар и так резко нажал тормоз, что ремень безопасности зафиксировался, а передний бампер едва не врезался в бордюр. Он выключил двигатель, не передвинув рукоять автоматической коробки передач на «Парковку», хотя раньше никогда об этом не забывал, и направился к дому по потрескавшейся бетонной дорожке, которую давно хотел подлатать, но так и не сподобился. Каблуки стучали по бетону. Он обратил внимание, что жалюзи на панорамном окне гостиной (венецианском окне, как называл его риелтор, продавший им дом, вы получаете настоящее венецианское окно) опущены, отчего дом казался покинутым и таинственным. Энди это совершенно не понравилось. Опускала ли она обычно жалюзи? Возможно, чтобы защититься от летней жары? Он не знал. До него вдруг дошло: ему мало известно о том, чем она занимается, когда он на работе.

Энди взялся за дверную ручку, но она не повернулась, а выскользнула из пальцев. Вики запирала дверь после его ухода? Он в это не верил. Совершенно на нее не похоже. Его тревога – нет, теперь ужас – усилилась. Но на протяжении одного мгновения (позднее он не признавался в этом даже себе), одного крошечного мгновения, он не чувствовал ничего, кроме желания отвернуться от запертой двери. Удрать. Забыть о Вики, или Чарли, или неубедительных оправданиях, которые появятся позже.

Просто сбежать.

Вместо этого он полез в карман за ключами.

Он так нервничал, что выронил ключи, и ему пришлось нагибаться, чтобы поднять их. Автомобильные ключи, ключ от восточного крыла «Принс-холла», почерневший ключ от замка на цепи, которой он перегораживал дорогу Грантера в конце летнего визита на озеро. Ключи имели обыкновение накапливаться.

Он выбрал нужный, вставил в замочную скважину, повернул, открыл дверь. Вошел и тут же закрыл ее за собой. В гостиной его встретил болезненно-желтый сумрак. И жара. И тишина. Господи, какая там стояла тишина!

– Вики?

Ответа он не получил. И это означало, что дома ее нет. Она надела свои «шузы для буги», как любила говорить, и ушла в магазин или в гости. Вот только ничего такого она не делала. Он в этом не сомневался. И его рука, правая рука… почему пальцы пульсировали болью?

– Вики!

Он прошел на кухню, где стоял маленький пластиковый стол и три стула. Они с Вики и Чарли обычно завтракали на кухне. Один из стульев лежал на боку, словно дохлая собака. Солонка была опрокинута, соль рассыпана по столу. Не думая, что делает, Энди взял щепотку соли большим и указательным пальцами и бросил через левое плечо, пробормотав, как раньше проделывали его отец и дед:

– Соль, соль, эль, эль, все дурное прочь за дверь.

Кастрюлька с супом стояла на плитке. Холодная. Пустая банка из-под супа – на столешнице. Ланч на одного. Но где его жена?

– Вики! – Он смотрел на уходившую вниз лестницу. Там царила темнота. Ни звука не доносилось из комнаты-прачечной и семейной гостиной, которая занимала большую часть подвала.

Нет ответа.

Он вновь оглядел кухню. Чистота и порядок. Два рисунка Чарли – она сделала их в Летней библейской школе, в которую ходила в июле, – висели на холодильнике, закрепленные маленькими пластмассовыми овощами с магнитом. Счета за электричество и телефон, насаженные на металлический стержень с надписью «ОПЛАЧИВАЙ ЭТИ ПОСЛЕДНИМИ» на подставке. У всего свое место, и все на месте.

Только один стул перевернут. Только соль рассыпана.

Слюны не осталось. Рот изнутри стал горячим и гладким, словно хром в солнечный день.