Воспоминания

– Ах да, – спохватилась она. – Забыла вам сказать: эта женщина крестилась, а в дом престарелых принимают только иудеев. Ее, к сожалению, придется отправить в «Штайнхоф».

Так разошлись пути! Прямо – в спасительный дом престарелых, налево – в «Штайнхоф» и оттуда в газовую камеру. Кто мог такое предвидеть, когда несчастная (кто знает, по каким причинам) надумала отказаться от веры своих предков? У меня мурашки побежали по спине: я воочию увидел, как любые жизненные решения могут обернуться смертным приговором.

Выездная виза

Год пришлось мне дожидаться визы, дававшей право эмигрировать в США. Наконец, незадолго до вступления Соединенных Штатов в войну, я получил письменное предписание явиться в консульство США для получения визы. Тут я спохватился: как же оставить родителей? Я ведь понимал, какая их ждет участь: депортация в концлагерь. Распрощаться с ними и предоставить их такой судьбе? Виза-то предназначалась для меня одного!

В нерешительности я вышел из дому, прошелся немного и сказал себе: «Не в такой ли ситуации нужен человеку знак свыше?» Вернувшись домой, я увидел на столе небольшой осколок мрамора.

– Что это? – спросил я отца.

– Это? А, это я вытащил сегодня из груды обломков на месте сожженной синагоги. Это осколок скрижалей. Если хочешь, я могу тебе сказать, какая именно заповедь начинается с буквы, уцелевшей на этом осколке, – потому что лишь одна из десяти заповедей начинается с этой заглавной буквы.

– А именно?

И он ответил мне: «Чти отца своего и мать свою, дабы продлились дни твои на земле…»

И я остался «на земле», с родителями, не стал получать визу. Такой знак подал мне маленький осколок мрамора.

Возможно, решение остаться давно уже созрело во мне, и оракул на самом деле вторил, словно эхо, моей совести. Иными словами, это был проективный тест. Можно ведь было увидеть в этом куске мрамора всего лишь карбонат кальция, но ведь и это был бы проективный тест, отражение экзистенциального вакуума такого человека…

В связи с этим хотелось бы рассказать, как я с помощью психотерапевтической техники отсрочил нашу, мою и родителей, депортацию – возможно, на целый год. Однажды утром меня разбудил звонок телефона: гестапо, немецкая тайная полиция. Явиться к такому-то часу в их штаб-квартиру. Я спросил: «Взять с собой запасную смену белья?»

– Разумеется, – ответили мне, и этот ответ означал, что домой я уже не вернусь, меня отправят в концлагерь. Я пришел в гестапо, эсэсовец начал меня допрашивать: он хотел получить информацию о человеке, уличенном в шпионаже и бежавшем за границу. Я сказал, что знаю этого господина только по имени, однако не имел случая общаться с ним. И тут последовал вопрос: «Вы же психотерапевт? Как справиться с боязнью открытого пространства?»

Я объяснил.

– Понимаете, у меня есть друг, у него агорафобия. Что ему посоветовать?

Я ответил:

– Скажите ему, пусть каждый раз, когда почувствует страх, он говорит себе: «Чего я боюсь? Упасть на улице в обморок? Прекрасно, именно этого я себе и пожелаю: я свалюсь, сбегутся люди, хуже того – у меня случится удар, инсульт и в придачу инфаркт и так далее, и так далее».

Короче говоря, я научил эсэсовца применять логотерапевтическую технику парадоксальной интенции. Конечно, я сразу же угадал, что его «друг» – это он сам.

Так или иначе логотерапия (непрямая) подействовала, иначе никак не объяснить, почему и я, и мои старики родители смогли прожить в Вене еще год, прежде чем угодили в концлагерь.

Тилли

Благодаря тому, что я остался в Вене, мне представился случай познакомиться с моей первой женой, Тилли Гроссер. Она работала медсестрой, ассистенткой профессора Доната, и сразу мне приглянулась, потому что походила на испанскую танцовщицу, как я себе их в ту пору представлял. Но сошлись мы по другой причине: Тилли решила влюбить меня в себя, чтобы отомстить за подругу, с которой у меня что-то наклевывалось, но потом я ее бросил. Я тут же разгадал ее умысел и открыто ей об этом сказал: это произвело на Тилли сильное впечатление.

Однако следует уточнить, что самое примечательное в нашем союзе придется искать не там, где все думают: я женился на Тилли не потому, что она была так очаровательна, и она вышла за меня не потому, что я «такой мозговитый», причем мы оба весьма гордились тем, что причина нашего союза оказалась не столь банальной.