Воспоминания

На этом разговор и кончился. На следующем же заседании он был продолжен и углублен. Масла в огонь подливал достаточно хорошо знакомый с музеем служащий Академии Вл. Ал. Рышков. Со стороны Академии проявить в этом деле инициативу решили три академика: Никитин, С. Ольденбург и Н. Котляревский. Они обещали приехать в Москву, ближе ознакомиться с музеем и прозондировать, как отнесется к подобному предложению отдел русского языка и словесности Академии наук.

Из Петербурга отец возвратился в приподнятом настроении, полный надежд, но следовал завету деда — верил, но не вверялся обещаниям, полученным в Академии. Академики молчали, зато к нам зачастили Б. Л. Модзалевский и В. А. Рышков, которые все время подогревали ожидания отца. В ту нору, когда он уже был готов окончательно махнуть на все рукой, к нам в конце сентября 1909 года неожиданно приехал Н. Котляревский. Он подробно и долго осматривал музей, задавая бесчисленные и, казалось мне, каверзные вопросы. После этого он еще долго сидел в нижнем кабинете отца, выясняя всякие подробности, и, уезжая, сказал, что вполне удовлетворен осмотром и будет соответственно докладывать президенту Академии вел. князю Константину.

После отъезда Котляревского находившийся при его посещении музея В. К. Трутовский записал в альбоме отца: «День знаменательный в истории нашего дорогого музея Алексея Александровича! Начались переговоры об его дальнейшей судьбе: о переходе его из свободного сословия в официальное! Что-то даст будущее? Казенное добро, говорят, не горит, не тонет. Если так — дай Бог!».

Будущее не заставило себя ждать. Вскоре из Петербурга пришло письмо, сообщавшее, что все дело улажено и что отцу надлежит написать прошение о приеме музея в дар Академии наук и вручить бумагу лично президенту.

В конце года состоялась первая встреча отца с вел. князем Константином, который принял решение, расспросил о музее и сказал, что вопрос будет поставлен на повестку дня ближайшего заседания конференции. Несмотря на то что эта встреча носила официальный характер, оба произвели друг на друга благоприятное впечатление.

Отец остался в Петербурге, ожидая окончательного решения, так как заседание конференции было назначено через несколько дней. В день самого заседания он очень нервничал и целый день почти безвыходно сидел в гостинице. Наконец появился Вл. А. Рышков с сияющим лицом и с поздравлениями: музей принят Академией наук и вел. князь желает лично ему сообщить об этом завтра. На другой день встреча состоялась, и после поздравления вел. князь сказал:

— Самое главное сделано: ваш музей теперь — государственное учреждение, его двери будут бесплатно открыты для всех, и он будет в Москве, как вы и хотели, но предупреждаю вас, сейчас начинается самое скучное — оформление этого дела. Неизбежные формальности и, увы! связанная с этим чиновничья волокита. Ну что же, заручимся терпением и будем подгонять и напоминать. А Академия при вашей помощи займется срочной выработкой положения о музее, которое ляжет в основу законопроекта. При составлении положения надо учесть и внести в него все ваши пожелания. Вы и Академия теперь одно целое, так что выясняйте все подробности дальнейшей работы, а главное, сразу завязывайте тесную связь с нами.

На следующее утро уже все газеты сообщили о переходе музея в собственность государства. Тесная связь Академии с музеем была завязана сразу. Вскоре к нам в Москву приехал В. JI. Модзалевский, который приступил к описи и изучению хранящейся у нас опеки Пушкина и к просмотру рукописного фонда музея. Вот здесь-то ему и удалось в папке автографов неизвестных лиц обнаружить никогда не публиковавшуюся поэму Лермонтова и несколько его других стихотворений, также никогда не видавших печати.

Одновременно началась кропотливая работа по выработке положения о музее. Она велась параллельно и в Москве и в Петербурге при самом деятельном участии отца и вел. князя. Все пункты тщательно обдумывались, согласовывались, редактировались и фиксировались. К осени 1910 года положение было выработано, и оставалось его утвердить на конференции Академии, но один пункт остался несогласованным — отец настаивал на своей редакции, а вел. князь на своей. И этот пункт касался меня.

По проекту отца после его смерти почетное попечительство музеем переходило к моей матери, а по проекту вел. князя после смерти отца оно переходило к моей матери, а после ее смерти ко мне. Отец протестевал против подобной «наследственности». Было решено окончательно согласовать этот спорный пункт на заседании Конференции, которая была назначена на октябрь месяц.