На этот раз Академия собралась во дворце в Павловске в летней резиденции вел. князя. Отцу было предложено прибыть на заседание за полчаса до его начала. В назначенный срок отец приехал во дворец и уже в передней был встречен вел. князем, который радостно его приветствовал как старого знакомого, запросто взял под руку и повел в комнаты. Пораженный исключительным изяществом и красотой ныне не существующего дворца 1*
, отец невольно останавливался и задавал вопросы хозяину, а вел. князь в свою очередь хотел узнать все музейные новости: не было ли каких притеснений отцу от Академии, что поступило нового в музей, как относятся в Москве к передаче музея и так далее.— Разговор наш шел через пень колоду, — рассказывал потом отец, — ни о каком этикете и помину не было — так, собрались два приятеля и толкуют…
Вдруг вел. князь оборвал беседу, пристально посмотрел на отца и спросил:
— Алексей Александрович, почему вы так упорно хотите обидеть вашего сына?
Отец ответил, что он далек от мысли меня обижать, но что это вопрос принципиальный — музей стал государственным учреждением и семейственности в нем не место.
— Жена — дело другое, — сказал он, — без нее, может, и музея-то не было бы. Знаете, иная женщина в ее положении только бы и думала о тряпках да об удовольствиях, а моя жена помогала и поддерживала меня во всем. Иной раз общипывалась, но никогда меня не упрекала за музейные траты, да и сама в музее работала. А сын — что? Он еще мальчишка, ему четырнадцать лет, что он понимает? Да что еще из него получится — неизвестно? Я лично — против вашего проекта.
Вел. князь не стал спорить, а начал расспрашивать отца обо мне — где я учусь, какие у меня успехи, интересуюсь ли я музеем, в чем этот интерес выявляется и так далее. Отец подробно отвечал на все эти вопросы. В конце вел. князь выдержал паузу и сказал:
— Эх, Алексей Александрович, понимаю я, что вам сейчас нелегко расставаться с любимым детищем. Все равно что любимую дочь отдать кому-нибудь замуж на сторону. Но, простите, думаете вы только о себе, о ваших принципах. Поставьте себя на минуту в положение вашего сына, после того как ни вас, ни супруги вашей не будет на свете. Вы достаточно рассказали мне о нем, подумайте, приятно ли ему будет, когда на ваше место назначат какого-нибудь чурбана чиновника (к сожалению, в подобных у нас недостатка нет) и он начнет все ломать, что вы с такой любовью создавали. Не желал бы я тогда быть на месте вашего сына.
Отец задумался. Этого только и надо было вел. князю, и он добавил:
— Не будем решать этот вопрос сейчас. Пора идти — нас ждут. Я поставлю этот спорный пункт на голосование — решим большинством голосов.
Конференция решила дело в мою пользу. Отец, как он признался, молчал. Вел. князь был очень доволен и задержал у себя отца после заседания. Он подробно показал ему дворец и угощал чаем. Это свидание отразилось на всех последующих отношениях отца и вел. князя.
Раньше чем продолжать, надо сказать несколько слов о вел. князе, о человеке, личность и деятельность которого, по вполне понятным причинам, еще не освещены, но несомненно в будущем привлекут более пристальное внимание.
Константин Константинович был выродком в семье Романовых. При дворе и в правящих сферах на него смотрели как на какого-то блаженного и оказывали ему почтение только постольку, поскольку он был двоюродным дядей царя. При дворе Константин Константинович бывал редко и только в официальных случаях и ни с кем из своих высокопоставленных родственников не дружил. Он предпочитал замкнутую жизнь в стенах своих дворцов и общение с людьми литературы, искусства и науки.
Отец вел. князя, генерал-адмирал Константин Николаевич, щеголял модными в его время либеральными взглядами, принимал активное участие в подготовке отмены крепостного права, был основателем существующего поныне «Военно-морского вестника», к участию в котором привлек А. Н. Островского, И. А. Гончарова и других видных писателей, и поощрял независимые взгляды своих детей. Но если в Константине Николаевиче либерализм был некой рисовкой, оригинальничаньем, данью моде, то в Константине Константиновиче либерализма не было, а была насущная, искренняя тяга к подлинному демократизму. Эта-то его черта больше всего раздражала придворные сферы, которые охотно возводили на него любой поклеп. Вел. князь был серьезным поэтом-лириком и хорошим переводчиком. Некоторые его стихи пережили революцию и еще до этого проникли в народ 1, но в придворных кругах усиленно распространялись слухи, что все эти стихи «правит» Майков, хотя и после смерти Майкова вел. князь с не меньшим успехом продолжал свою литературную деятельность. Он постоянно шокировал двор своими
Например, песня «Умер, бедняга, в больнице военной». (Примеч. Ю. А. Бахрушина.) знакомствами и своим участием в любительских спектаклях, где выступал вместе с актерами-профессионалами.