Воспоминания

1778 Марта 20 дня, Москва.
Дрожайшая душа вселенная всея.

Утеха дней моих и мысли моея.

Надежда милая. Надежда драгоценна.
К несчастью моему от мест сих удаленна.
Здорова ли ты, мой друг. (Храни тебя, о Боже).
Твое здоровье мне сокровищ всех дороже.
Прошел ли кашель твой, иль мучит грудь еще,
А Енишев[91] сироп ты кушала вотще.
О, кашель! Провались в стигийски темны реки,
Где не живет любовь, ни свет, ни человеки.
Не мучь достойные сердец всех красоты
И нежных чувств ея не трони больше ты.
Скажи, любезная, как ты была в дороге.
Я всякий час почти был для тебя в тревоге.
Боялся, чтоб тебя Борей не простудил
И тонких лютостью не всколебал бы сил.
Не помешал бы сна, упрямясь буйным ревом,
Сплетенный с пагубным стихий ненастных гневом,
Боялся, чтоб теперь неровный в поле путь
Цветущую твою не беспокоил грудь;
Боялся, чтоб Ока от солнечного ведра
Не отперла свои глубоководны недра
 И, в шествии твоем преграду учиня,
Смутила б и тебя, смутила б и меня.
Боялся, чтоб ты ног о камень не преткнула
И в строносных [92] горах медля б не вздохнула.
От страха пременя всю нежность в хладну кровь
Всего боится, в ком сердечная любовь.
Но если ты в свои, тобой прекрасны, села
Щасливо, весело и в здравии приспела,
И если обо мне хоть мало помнишь ты,
И судишь быть твоей достойным красоты,
То щастие мое уже и совершенно,
И сердце за свой страх довольно награждено.
Но спросишь ты меня: я помню ли тебя?
Возможно ль позабыть, так искренно любя.
Мне кажется, что я твоими зрю глазами,
Твоим и говорю языком и устами.
Твоим дыханием и движусь, и живу,
И другом в радости тебя моим зову;
Твоими чувствами питаю грудь младую,
Тобою веселюсь, тобою существую.
Куда ни посмотрю, мне красит все твой вид:
И дом, где ты жила, стократно веселит.
Мне кажется, что он приятнее Кускова[93],
Дороже и Кремля, и Гоггина Орлова****,

Три раза ездил я, чтоб видеть тот покой,

В котором Залцером[94] был писан образ твой:
Три раза я смотрел на ту холодну залу,
Здоровье наше где все пили по бокалу;
Три раза у окна садился я туда,
Отколе прочь меня гоняла ты всегда;
Три раза я стоял, любуяся в том месте,
Где перстень мною дан тебе, моей невесте.
Все мило кажется, где дружба и любовь
Вспалили теплую сердечным жаром кровь.
Желал бы я теперь Индейским быть Моголом[23]
И царски обладать всем Аравийским долом,
Дабы, что кроет Нил богатств и Маргарит[24],
Египту что Ефрат и Индии дарит,
Собрав сокровища, повергнуть пред тобою,
Тебя, бесценную, уважити ценою.
Но сердцу нежному с любезною душой
Нет никакой цены: все малость перед ней.
Для пышных дороги блестящие богатства;
Для мудрых в дружестве бесценные приятства;
Скажи, мой милый друг, еще спрошу тебя:
Здорова ль матушка? Я чту ее, любя.
Стократно на лицо ее я в день взираю
И руки Матери стократно лобызаю.
Те руки, кои, быв спасительны судьбам,
Тобою щастия устроили мне храм.
Скажи ей, что, пока течь станут в море реки,
Мой будет дух ее благодарить вовеки:
И прежде в прах падет состав и жизнь моя,
Неж выйдет из души любовь ея.
Скажи сестре своей, душе добросердечной,
Хоть имя на себе она[95] бесчеловечной
И носит, варварским названьем украсясь[25],
Но я в ней сердце чту, содружеством пленясь.
Для дружбы чистыя она во свет рожденна,
И свойствами душа ее неоцененна.
Скажи любезному Пиладу[96] моему,
Что он в мне пригвожден и к сердцу, и к уму.
Скажи любителю псов[97], астр, друзей и службы,
Что мне чувствительна его горячность дружбы[26];
Что я за щастие его союз почту,
Любя одну его душевну доброту.
Но я болтанием уж выступил из сдеры,
Влюбленного язык ни в чем не знает меры.
Прости, мой милый друг, любезна красота,
Я сердцем говорю, хоть замолчат уста.
Прости, сладчайший свет, сердечная отрада.
Прости, люби, пиши и будь моя Паллада[98].