Воспоминания

Дико и странно показалось Сашеньке в доме Коваленских. Черной Слободы уже в то время не существовало: Илья Михайлович купил имение Дедово, в тридцати верстах от Москвы и в пятнадцати верстах от Нового Иерусалима, и переехал туда с семьей на постоянное жительство. Дедово было тогда большое хозяйственное имение, с флигелями, амбарами, гумном, лошадьми и мифологическими картинами, перевезенными из Черной Слободы. В двух верстах находилось другое имение Коваленских Петровское, почти без хозяйства, — изящная вилла, со множеством цветников и оранжереей. 20-го июля, в Ильин день, на именины Ильи Михайловича, моя бабушка впервые приехала в Дедово. Новая чужая семья, парадные столы, угощение сельского причта и крестьян — все это привело Сашеньку в смущение: так это было не похоже на скромный домик в Оренбурге и имение «дяди Мансурова». Но мальтийский рыцарь, галантный кавалер, румяный и седовласый Илья Михайлович понял, что творилось в душе новой хозяйки Дедова, вывел ее из-за шумного стола и повел по березовой аллее к пруду. Этот пруд, который теперь весь зарос хвощом и тростником и почти превратился в болото, тогда был полон чистой родниковой воды, по берегам до дна был выложен деревянными досками; плакучая ива наклонила свои ветви над сверкающими под солнцем струями: легкие лодки покачивались над лазурной зыбью. Меж крестьян ходило предание, что по ночам над прудом и по берегам показывается призрак белой женщины. И как много должно было говорить это предание Сашеньке, выросшей на романах Вальтера Скотта. Ей вспомнились и «Дева озера», и белая дама семьи Авенель…[53]

Марфа Григорьевна встретила Сашеньку довольно неприязненно. Долго и тщетно старалась молодая хозяйка как-нибудь с ней сблизиться. Хмуро глядели и сестры Михаила Ильича, малокультурные, строго богомольные, постоянно читавшие псалтырь, затеплив свечу перед аналоем. Но старый мальтийский рыцарь и Михаил Ильич делали все, чтобы украсить жизнь моей бабушки, и она привязалась к своему свекру, как к отцу. Он же простирал свою галантность до того, что пил вино из башмачка Сашеньки… Бабушка моя всю жизнь относилась неприязненно к Марфе Григорьевне, но молодое поколение сохраняло лучшее воспоминание о рязанской бабушке. Моя мать рассказывала мне, что «бабушка» баловала внучат и давала им всегда для поцелуя свою ручку, сложив ее кулачком. Наружность у нее была некрасивая: желто-смуглое лицо с узко-черными глазами. Но по описаниям мне всегда казалось, что в юности она должна была напоминать Мадонн Перуджино[54] — тип, весьма распространенный среди русских крестьянок…

Молодые Коваленские скоро покинули Дедово. Михаил Ильич получил место на Кавказе. С несколькими детьми моя бабушка совершила переезд на лошадях в Тифлис. Там она сблизилась с наместником Воронцовым, должна была, следуя законам светского приличия, появляться на балах, неохотно отрываясь от детской[55]. К мужу Александра Григорьевна относилась дружески и холодновато, с некоторым чувством превосходства. Всю страстность своей души она отдала детям, которых было у нее шесть: Михаил, Александра, Николай, Наталья, Ольга (моя мать) и Виктор[56]. На Кавказе Александра Григорьевна встречалась с молодым поэтом Полонским, который тогда еще писал неудачные романы в прозе[57].

После нескольких лет на Кавказе Михаил Ильич вышел в отставку и окончательно поселился в Дедове, где и вырастали его дети. Еще на Кавказе Александра Григорьевна познакомилась с молодым ботаником Бекетовым[58], который впоследствии женился на младшей ее сестре Елизавете. Любимая старшая сестра моей бабушки Надежда вышла замуж за доктора Н. Эверсмана[59] и переселилась в Уфу. Третья сестра Софья Григорьевна осталась в девушках и жила с матерью в подмосковном имении Трубицыне, Дмитровского уезда[60], верстах в десяти от тютчевского Муранова. По смерти матери Софья Григорьевна получила Трубицыно в полную собственность и жила в нем одна, приютив одинокую старушку, свою двоюродную сестру, Елену Валерьяновну Никольскую[61].

Начертим теперь генеалогическое дерево Карелиных и Коваленских.

Карелины

Коваленские