Воспоминания

Про Софрона Осиповича еще рассказывали анекдот, как он имел счастье войти в большую милость к государю Николаю Павловичу. Пятидесятилетний малютка, кроме своего ума, острот и находчивости, был еще страстный охотник, ловкий и меткий стрелок. Вот князю Иллариону Васильевичу Васильчикову раз и пришла в голову мысль взять с собою на царскую охоту своего Софрошу и потешить им государя. Выдумка князя имела успех: Софроша на охоте не дал почти ни одного промаха и ловкими своими словцами смешил Николая Павловича. За завтраком, говорят, государь посадил карлика около себя и, милостиво трепля его по плечу, спросил:

— Ну что, маленький человечек, доволен ты сегодняшним днем?

— Безмерно счастлив, ваше величество, и не забуду этого дня до последнего моего вздоха…

— Ну, так научи меня, Софрон Осипович, как бы мне ознаменовать этот день, когда мы охотились вместе с тобою, так, чтобы ты никогда не забыл его.

— Примите, меня на службу в вашу охоту, ваше величество, и дозвольте мне носить ее мундир. Тогда, если б я и мог забыть сегодняшний день, то это будет мне невозможно…

Государь расхохотался и тотчас приказал князю Васильчикову зачислить забавного карлика в свою охоту и велел нарядить его в мундир.

Анна Николаевна несколько раз рассказывала при мне, что у ее друга княгини Васильчиковой в деревне происходила какая-то особенность: очень часто родились карлицы и карлики, что раз княгине захотелось поженить такую парочку уродцев между собою и что на это желание деревенский священник долго не соглашался и говорил ей:

— Помилуйте, ваше сиятельство, что вы хотите делать? Ведь это будет вам большой грех, если вы будете распложать на свете уродов…

— Ах, батюшка, не говорите мне этого! — отвечала огорченная противоречием священника княгиня. — Ведь если мы их соединим, то дети их родятся законными, и в этом никакого греха не будет. Гораздо же грешнее будет, если у этих несчастных родятся дети без брака…

И переспорила княгиня своего деревенского пастыря: он сделал удовольствие своей барыне и обвенчал такую парочку… А она стала играть, как в игрушки, со своими молодыми. Выстроила им у себя в саду особый крошечный домик, приставила карликам в прислугу подростков мальчиков и девочек, велела для них сделать маленькую телегу, купила пони, завела полное хозяйство в миниатюрном виде и водила всех гостей своих смотреть на свои чудеса. Восторгам княгини Васильчиковой и ее гостей, которые лазали в маленький домик смотреть на семейное счастье маленьких супругов, не было конца.

Да, хотя эти проказы творились далеко до появления моего на свет, но все-таки с трудом верится, чтобы та же самая женщина, которая играла живыми божьими созданиями, как игрушками, могла быть вместе с тем в полном смысле добродетельной княгиней Васильчиковой, которую уважал весь Петербург. Неужели же тогда даже все прекраснейшие люди своих крепостных за людей не считали?.. Как это странно! Слава Богу, что я у нас в доме никогда ничего подобного не видела.

Мои дорогие отец и мать, с тех пор, как я их помню, кажется, были немного помешаны на желании как можно скорее отпустить всех своих крепостных людей на волю. Да вот беда, от них никто уходить не хотел. Да и маменька сама себе их подбавляла: как только узнает, что на Васильевском острове какой-нибудь барин, или барыня тиранят человека, так и начнет мучиться, как бы ей выкупить несчастного; займет, бывало, денег у дяди Константина Петровича и выкупит. Помню, что сестре Лизаньке и мне в наши именины она всегда дарила чью-нибудь вольную и приказывала отнести и подарить вновь выкупленному человеку. Так выкупила маменька нашего кривоногого повара Филиппа и чудную девушку Анну Васильевну, которая вольной от нас не приняла и до глубокой старости была горничной девушкой тети Нади. Случалось, что маменька и сама не отпускала на волю ни на что не способного человека из боязни, что на воле он умрет с голоду. Был у нас такой Иван, которому по глупости его даже должности придумать не могли. Только раз перед самым переездом нашим из розового дома в Академию он сам явился к маменьке с просьбой:

— Ваше сиятельство, отпустите меня на волю, я жениться хочу…

Разумеется, вольную ему дали. Он ушел, женился на такой же дуре, как он сам, и долго о нем не было ни слуху ни духу… Прошло года полтора, и вдруг он сделал маменьке сюрприз: не спросив у нее даже позволения, пришел к нам назад с женой, люлькой и маленькой дочкой. И, как будто так и надо, объявил маменьке: — Ваше сиятельство! Я опять к вам, возьмите нас, мы с женою и ребенком на воле с голоду помираем.

И что же? Маменька вместо одного рта приняла назад три.