Воспоминания

А то, по словам Александра Павловича, батюшка его еще неудачнее собезьянничал у французского любезника. Раз посланник, увидав, что императрица идет по зале, заторопился к ней навстречу, нечаянно поскользнулся на скользком паркете и упал на оба колена в ноги царицы… Она испугалась, закричала: «Monsier, vous vous êtes fait mal?» — и кинулась поднимать его.

— О non, Votre Majesté! Je me trouve au contraire trés bien! Je voudrai rester toute ma vie dans cette position devant vous![167]

И опять находчивое слово посланника понравилось царице. А Башуцкий в тот же вечер сделал имитацию ловкого падения посланника, но она плохо удалась: старичок разбежался по паркету слишком сильно, поехал вперед на слабых ногах и вместо того, чтобы пасть перед царицей на оба колена, он перекувырнулся на спину и комично задрал кверху руки и ноги…

— Милый, ты ушибся? — вскрикнула государыня и кинулась поднимать его. Но старичок, не подавая ей рук, продолжал лежать на спине и быстро говорил:

— Оставьте меня, не поднимайте. Je veux rester toute ma vie dans cette position devant vous![168]

— Ну, мой милый, это ты напрасно. Уверяю тебя, что ты совсем не красив собой dans cette position! — и императрица опять расхохоталась до слез.

Очень интересный случай рассказал еще Александр Павлович про свое детство, в то время, как он был еще маленьким пажиком, в царствование императора Александра I. Вдовствующая государыня Мария Феодоровна очень любила, вместо прогулки, прохаживаться взад и вперед по Эрмитажу. Вот раз, когда она шла тихонько по одной из картинных галерей, на нее неожиданно из-за угла боковой комнаты налетели несколько маленьких пажиков, в числе которых был тогда и Александр Башуцкий, и свалили ее с ног… свалили и обмерли от ужаса…

— Подымите меня! — шепотом сказала императрица, лежа на спине.

Мальчуганы попробовали поднять старушку, но силенки у них не хватило, и они опять опустили ее на паркет… Вся беда была в том, что вдовствующая государыня сама не могла помочь ни одним движением этим малосильным ребятам: под старость Мария Феодоровна носила на всем теле лосиную снуровку, оттого ноги ее гнулись в коленях с большим трудом, и она никак не могла подняться сама и встать на ноги.

— Не то вы делаете! — опять тихо заговорила императрица. — Подвиньте меня к стене, уприте ногами в уголок, тогда я не буду скользить ногами, и вам легче будет меня приподнять.

Смышленые мальчики послушались совета государыни, дружно взялись за ее плечи, докатили ее до угла, общими силами поставили старушку на ноги и все вместе упали на колени и стали просить прощения.

— Ничего, ничего! Я не сержусь на вас, шалунишки! Только смотрите, не говорите никому ни слова о том, что вы меня уронили. Боже вас сохрани, если об этом узнает государь…

И государыня, милостиво погладив по головкам маленьких повес, опять тихо прошла в свои внутренние покои. И тайна эта между вдовствующей императрицей и маленькими пажиками, может быть, и до сих пор не выглянула бы на свет Божий, если бы бывшему пажику, а теперешнему камергеру Александру Павловичу Башуцкому не вздумалось потешить папенькиных гостей этим интересным рассказом… В большой моде были эти рассказы у нас за ужинами по воскресеньям. И Василий Иванович Григорович, и друг его литератор Гребенка немало морили всех со смеху своими малороссийскими анекдотами… Но я не берусь передавать их, потому что совсем не владею малороссийским языком, а без этого, разумеется, вся пикантность рассказа будет потеряна. Года два позднее в этой вечерней болтовне у нас изощрялся сам Николай Васильевич Гоголь. Но в нем было, дорого то, что он, рассказывая такие вещи, от которых слушатели его лопались от смеха, сам никогда не смеялся: сидит серьезно, как на похоронах, и даже ни разу не улыбнется… От этого все, что он ни скажет, казалось вдвое смешнее, и все гости наши так его заслушаются, что и не заметят, как ночь пролетит и рассветать начнет… а все никому домой идти не хочется. Попросят, бывало, маменьку приказать самоварчик поставить и чайку попьют, и еще похохочут… и только тогда нехотя поднимутся с мест и веселою толпою пойдут по площади к перевозу, потому что Исаакиевский мост в эти часы еще не был наведен[169].

Если бы в теперешнее время гости так шумно расходились по домам, то оно бы и не диво. Уж наверное за ужином было бы выпито без хитрости, так и не мудрено, что на душе у них было бы весело. Но у папеньки за ужином становилось всего две бутылки красного вина, так что разгуляться его гостям было не с чего. Нет, гости наши уходили от нас совсем трезвые: маменькиным шипучим квасом, как он ни вкусен был, допьяна не напьешься. И гости наши уносили от нас не винные пары, а только любовь к хозяину дома и доброе расположение ко всему семейству нашему.

Как, подумаешь, времена-то переходчивы! Будь это теперь, и от наших воскресений гости потребовали бы поменьше ума и побольше выпивки!..

X