Воспоминания

Я помню, как папенька раз, вернувшись с такого сеанса, рассказывал маменьке при мне про очень неприятный случай, которого он был там свидетелем. В этот день, при большом стечении публики, какой-то магнетизер (фамилии его теперь не припомню) с научною целью магнетизировал очень юную особу, довел ее до глубокого магнетического сна и задавал ей вопросы, на которые спящая дельно ему отвечала. Публика слушала ясновидящую с большим интересом… Только вдруг она перестала отвечать, замолчала, на лице ее изобразилось страдание, и она задыхающимся голосом проговорила:

— Остановите, не впускайте! Сюда по лестнице подымается дурной, нехороший человек… У него железный ключ в кармане… Мне Тяжело! Мне больно! Не пускайте, не пускайте!..

Николай Иванович Греч, находившийся среди присутствовавших, бросился к двери, но было уже поздно: она шумно распахнулась и в залу влетел, запыхавшись, опоздавший к началу сеанса Булгарин… Публика встретила его взрывом хохота…

— Фаддей! Есть у тебя в кармане железный ключ? — торопливо спросил Греч, удерживая своего друга за плечи.

Удивленный Булгарин смешался и отвечал:

— Ключ, какой ключ? Ключ от моего кабинета есть; он всегда при мне, — и Фаддей Венедиктович проворно вытащил из кармана большой ключ…

Но тут несколько человек из публики вскочили с места, без дальнейших церемоний попросили Булгарина удалиться и выпроводили его обратно в дверь.

На другой же день по всему Петербургу рассказывали о дивном ясновидении сомнамбулы, о том, как она почувствовала, что по лестнице поднимается Булгарин…

Мне теперь кажется, что это месмерическое[172] публичное представление не обошлось без предварительной подготовки, как у фокусников «с комперами»… Никак не могу я допустить, чтобы во всей этой публике, которой битком набита была зала магнетизера до прихода Булгарина, не нашлось ни одного «нехорошего, дурного человека, у которого бы был железный ключ в кармане». Верно, был, и не один! Почему же эта ясновидящая дева не почувствовала себя дурно раньше? Почему она пропустила в залу молча весь этот народ и застонала только при появлении Булгарина? Нет, это что-то невероятно. Я убеждена, что тут дело не обошлось без «комперства» со стороны многочисленных недругов Фаддея Венедиктовича, которым пожелалось еще раз публично закидать грязью ненавистного им Фаддея!..

Как теперь помню, что отец, рассказывая маменьке про этот скандал, был очень взволнован… Да еще бы, ведь он был с Фаддеем Венедиктовичем так давно знаком, был с ним даже на «ты» и всегда отзывался о нем, как о прекраснейшем муже, нежнейшем отце, хорошем товарище и, главное, как о человеке, всегда готовом подать помощь ближнему…[173] И хотя на Черной речке Булгарин немилосердно дразнил меня, хотел сделать меня мальчиком, я все-таки с детства привыкла любить этого веселого ласкового человека… И во время рассказа папеньки мне так было обидно за Булгарина, что хоть заплакать. Все это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», когда мне было только 14 лет; а теперь, когда мне почти 77 лет, меня раздумье берет, хорошо ли я сделала, что написала все это в моих «воспоминаниях». Может быть, из желания вставить хоть одно доброе слово в память об оклеветанном современниками человеке, я только повредила ему тем, что опять вызвала на свет Божий то, что давно забыто и, может быть, многим даже совсем не известно… Но я все-таки довольна тем, что записала отзыв отца моего о Булгарине: «Фаддей Венедиктович человек души добрейшей, всегда готовый на помощь ближнему». Такое слово, сказанное честным, беспристрастным графом Федором Петровичем Толстым, повредить никому не может…