Воспоминания

А теперь мне надо вернуться опять к тому времени, когда мнительный папенька вообразил, что у меня растет горб, и пожелал показать меня магнетизерке Турчаниновой. Эту странную женщину я очень хорошо помню. Наружность ее была такая необыкновенная, что, кажется, забыть ее было бы невозможно; она была высока ростом, худа как доска, голова маленькая, лицо сморщенное, черное, на котором блестели, как две точки, два черных глаза… А по одежде ее и не узнаешь сразу, что она такое — женщина или мужчина? Я ее никогда иначе не видала, как во фризовой[174] шинели с мелкими пелеринами, которые и тогда даже носили только старые крепостные лакеи, да она… На голове у нее всегда была надета черная бархатная скуфейка, из-под которой на обоих висках болталось по жидовскому пейсику. Из женского платья я на ней помню только видневшуюся из-под шинели черную короткую юбку, а из-под этой юбки выглядывали опять-таки мужские, смазные мужицкие сапоги. Надо сказать правду, что она была довольно-таки страшная, и в этом невозможном виде принимала у себя на дому своих многочисленных пациентов, потому что лечила магнетизмом без разбора все болезни; лечила старых и малых, прямых, косых, слепых и горбатых и «чающих движения воды», магнетизировала всех, кто пожелает, лишь бы ей за это платили… Бедного, простого народа среди пациентов Турчаниновой я что-то не помню. У нее лечились только люди зажиточные… Одно время со мною, я помню, ездил к ней папенькин знакомый, старик Всеволод Андреевич Всеволожский. Турчанинова его тоже от чего-то магнетизировала и околдовала его так, что он на нее чуть не молился…

Помнится мне, что, по совету Всеволода Андреевича, папенька прежде сам съездил к Турчаниновой переговорить о моей болезни, и она приказала привезти меня к ней. После этого маменька свезла меня к ней. До смерти, кажется, не забуду я этого первого визита. Когда мы приехали к Турчаниновой, магнетический сеанс у нее уже начался. Я, полная любопытства, не дождавшись маменьки, из передней Влетела в какую-то большую комнату и, ничего подобного не ожидая, прямо попала в ад кромешный… Господи, какие страсти я там увидала! Какие-то большие девицы, на вид совсем здоровые, качались на веревках, как на качелях, вешались и вытягивались на каких-то палках… И тут же какого-то несчастного мальчика два солдата растягивали на каких-то страшных пяльцах, а другого маленького горбунчика здоровенный солдатище колотил из всей силы большим деревянным молотком по горбу… И этот несчастный ребенок, вместо того, чтобы плакать, как бесноватый, извивался и кричал: «Бей крепче, крепче бей!..»

Я до того испугалась всех этих ужасов, что хотела бежать к маменьке, но ноги мои подкосились, я упала тут же на диван, зажала глаза руками и горько заплакала… Прибавьте ко всему этому, что в комнате, где творились все эти чудеса, какой-то пожилой черный господин не переставал играть на каком-то, тоже никогда не виданном мною инструменте. Это был вставленный до половины в ящик толстый голубой стеклянный вал, который все вертелся, а господин водил по нем пальцами взад и вперед, и от этого вал издавал такие страшно заунывные звуки, что меня мороз по коже подирал.

— Что ж вы не идете? Ступайте! Она теперь не занята.

Не помню, кто меня схватил за руку и отвел в темный угол, где я очутилась перед самой магнетизеркой Турчаниновой. Когда я разглядела ее, она показалась мне страшней всего, что я до сих пор видела.

— Кто такая? — спросила она грубым, неприятным голосом.

Вдруг во мне проснулось самолюбие: мне не захотелось показать этому страшилищу-женщине, что я ее боюсь, и я храбро ответила:

— Машенька Толстая.

— А, дочь графа Федора Петровича Толстого! Знаю, знаю…

И она повернула меня к себе спиною, положила свои жесткие, холодные руки мне на оба плеча и сказала:

— Ну, теперь стой смирно, я начинаю смотреть…

— Меня от холодных ее рук всю покоробило, но мне так хотелось знать, что такое магнетизм, что я притаилась и начала прислушиваться к тому, что со мною будет. Сначала я не чувствовала ничего в себе, потом меня кинуло всю в жар и стало со мною делаться дурно, точно как в церкви Академии, когда на меня смотрел страшный человек с Владимиром на шее… Я успела еще подумать: «Так, значит, и он был магнетизер», а потом уже ничего не помню, что со мною было… Должно быть, я уснула… Когда я очнулась, я лежала на диване, около меня сидела бледная как смерть маменька… После я уже узнала, что и она вошла за мною в комнату, где делались все эти страсти, и как только увидала, что горбатого ребенка солдат бьет молотком, с ней сейчас же сделалось нехорошо… А потом раздирающая душу музыка довела ее до того, что с нею сделалась истерика, и ее в другой комнате насилу отпоили водой… После этого маменька никогда не ездила со мной к Турчаниновой, но все-таки меня в продолжение всей зимы возили к ней или тетки мои, или няня Аксинья Дмитриевна.