Воспоминания

Несомненно, что в глазах Турчаниновой была страшная магнетическая сила, потому что всякий раз, как она посмотрит на кого-нибудь из своих больных, на них нападало точно какое-то наитие, они начинали сами выдумывать, чем себя лечить… Особенно горбатые дети выдумывали даже разные машины и сами рисовали их, заказывали и заставляли солдат истязать себя на них…

Странно, что со мною от магнетизирования этой страшной женщины, кроме дурноты и тяжелого сна, ничего не делалось, и ни разу мне даже в голову не приходило, чем я должна лечить себя. Это, может быть, оттого, что и лечить-то меня было не отчего, потому что я была совсем здорова.

Была у Турчаниновой еще больная вроде меня, то есть совсем здоровая, девушка моих лет, дочь красавицы Софии Трубецкой, тоже Машенька, как и я, — та самая, которая впоследствии была замужем за Столыпиным, а потом вторым браком была за светлейшим князем Воронцовым[175].

Она, кажется, на магнетических сеансах Турчаниновой просто дурачилась, качаясь на трапециях, вешаясь на веревках и уверяя, что лечится гимнастикой. Мы с ней скоро познакомились и даже подружились. И я, грешным делом, вместе с нею часто лечилась гимнастикой, летая и качаясь на трапециях… Разумеется, что наша дружба не долго продолжалась; нас скоро развели разные дороги, по которым нам суждено было идти в жизни: я, дочь полка художников, застряла в Академии художеств, а ее умчал от меня вихрь большого света… И с тех пор мы с нею никогда не видались, но никогда не переставали помнить друг друга. Не больше, как лет пятнадцать тому назад, она прислала мне из Алупки поклон и приказала сказать, что она меня помнит, любит по-прежнему и, как только приедет в Петербург, непременно навестит меня…

Мне кажется, что лучше будет, если я теперь же доскажу все, что знаю про магнетизерку Турчанинову, для того, чтобы больше не возвращаться к этой несимпатичной личности.

Во-первых, папенька, наконец, разубедился в том, что у меня должен вырасти горб, и сам позволил не возить меня больше к Турчаниновой; а во-вторых, она сама вскоре закрыла свою домашнюю лечебницу. Должно быть, она разочла, что ей выгоднее будет, если она займется исключительно слепо верующим в нее старичком Всеволодом Андреевичем Всеволожским, и для того, чтобы вернее и неотразимее действовать на его склонный к мистицизму ум, она прежде всего переделала сама себя из магнетизерки в «духовидицу», вызывательницу духов… Короче сказать, сделалась чем-то вроде нынешних спиритов. В этом новом звании ей, разумеется, легче было овладеть легковерным стариком и одурачить его окончательно. По словам отца моего, Турчанинова в это время часто бывала в имении Всеволожского Рябове; он несколько раз сам встречал ее на дороге в Пороховые, на простой телеге, в одну лошадь, без кучера, одну-одинешеньку… и своими глазами видел, как по дороге она останавливалась и сама, как добрый мужик, смазывала свои колеса… Папенька говорил, что силища: у нее, для женщины, была поразительная.

Мало-помалу она совсем перекочевала в Рябово, пустила там глубокие корни и начала орудовать по-своему. Первым делом разными каверзами и сплетнями отвадила от старика родных и друзей, а потом с помощью какого-то духа начала высасывать из легковерного старика все, что можно высосать… Делалось это, говорят, у духовидицы очень просто. Прихворнет, бывало, чем-нибудь, как все старики, Всеволод Андреевич, она к нему точно с неба свалится и под величайшим секретом объявляет ему, что сейчас, желая узнать об его драгоценном здоровье, снеслась с миром загробным, вызвала к себе душу давно умершего праведного человека, и дух явился и приказал ей скорее сообщить рабу Божьему Всеволоду, что он от болезни своей не встанет, что ему положен предел жизни только до такого-то дня, часа и минуты и что до этого последнего срока он должен успеть помолиться, покаяться в грехах и принести такие-то и такие-то угодные небу жертвы… Какие именно он должен был принести жертвы, разумеется, больному нашептывала на ухо заботившаяся о душе его духовидица Турчанинова… Старик Всеволожский, больше всего на свете боявшийся смерти, сейчас же пугался, начинал на скорую руку молиться, каяться и требовать от своего управляющего нужные ему для значительных жертв деньги. Получив их, отдавал той же Турчаниновой, чтобы она скорее исполнила волю пославшего ее духа… Потом, в ожидании рокового часа и минуты, начинал слабеть до того, что верно умер бы раньше назначенной ему последней минуты, но тут, к неописанному счастью умирающего, опять влетала к нему его пророчица с вестью о том, что день смерти его отложен, и опять назначала новый срок. Всеволожский оживал, сначала радовался, что еще поживет, потом торопился молиться, каяться, приносил новые жертвы…