Николай Гурьевич встревожился и пригласил позаниматься со мной, в качестве репититора, леспромхозовского инженера. Только его задания, направленные на заучивание немецких слов, не принесли должного результата, а Антонида Тимофеевна, даже за старательные ответы, ставила мне, лишь тройки. Поэтому, я невзлюбил немецкий язык и окончательно отстал, от школьной программы.
В седьмом классе, у меня случился рецедив высокомерного, безответсвенного поведения. После обрызглых занятий в школе, я спешил на улицу, где ни о чём ни думая, вольготно бегал. Так что в табеле успеваемости, в конце третьей четверти, у меня оказались сплошные тройки, а среди текущих оценок, появились двойки.
Благо, что рецидив был вовремя вылечен отцом, отхлеставшим меня широким, офицерским ремнём. Порка была шумной, но физически терпимой, о чём впоследствии, я благоразумно помалкивал. Тем не менее, терапевтический эффект был достигнут… Я начал учиться на четыре и пять, за исключением нелюбимого и давно запущенного, немецкого языка.
Помимо великовозрастных парней, в нашем классе учились девочки, на три года старше меня. На уроках, они вели себя прилично, но на большой перемене в школьном дворе, тоже озорничали… Так однажды, Верка Воронина сорвала с меня шапку и не возвращая, начала ей перекидываться, вместе с подружками. Я же метался между ними и недовольно кричал: «Отдай! Ну отдай, Верка… Дай!..». На что та, наморщив носик, презрительно отвечала: «Дала бы, да только не здесь… Не на школьном дворе. Может пойдём за сарай?!». Чем застыдила меня, до пунцового цвета.
Мама с раннего детства, воспитывала во мне, вместе с Валеркой, уважительное отношение к девочкам и добилась успеха. Я не дразнили одноклассниц, не приставал к ним с глупостями и не таскал за косички. Именно поэтому, обнаглев от безнаказанности в шестом классе, Люся Следовская и Катя Мокшанская, начали выкрадывать мой дневник и без зазрения совести, ставить в нём красными чернилами, колы и двойки. Приписывая ехидные замечания. Прекрасно зная, что я не пожалуюсь.
Потом они стали плеваться! Я несколько дней терпел, пока выдержка не покинула меня… Горбунью, болезненную Катю Мокшанскую, я тронуть не мог, поэтому мне достало выдержки, подкараулить Люську и вдарить ей коленом, под дых… Та вскрикнув, залетела под школьную парту! Где всхлипывая, просидела до звонка.
Не долго думая, вошедшая в класс учительница, отвела нас к директору. Который начал допрос: «Что ты сделал, Тарасов?!». Я долго сопел не отвечая, а потом испуганно выдавил: «Спросите у неё, у Мокшановой… Пущай она скажет!». Тогда тот, обратился к болезненно вхлипывающей девочке: «Люся, что между вами произошло?». Та молчала… Ничего не выяснив, директор отправил нас в класс.
Наши увлечения, вспыхивали неожиданно и распостранялись по школе, словно пожар! Играя в футбол, мы разбивались на две комманды и выкладываясь по полной, гоняли по снегу, задубевший мяч или всей школой, вдруг начинали конструировать бумажные самолётики. Забрасывая широкий двор, причудливыми моделями.
Кроме того, все мальчишки соревновались, набивая лохматую «зоску»! Причём было не важно, как именно её набивать… Коленом, щёчкой или носком туфли. Ведь главное, что бы она выше взлетала и как можно дольше, не опускалась на землю. Натренированные ребята, приловчились делать больше сотни повторений, за один подход.
Почему зоска, называлась именно так, мне неизвестно, а вот делать её, из длинных клочков шерсти, соединённых кожаным шнурком, со свинцовым шариком, мне случалось не раз… Для этих целей, я использовал небольшие отливки, выплавленные из аккумуляторного свинца, а также овчиный мех, вырезанный из отцовского тулупа. За порчу которого, я был выпорот по осени. Когда подготовив санный выезд, Николай Гурьевич заметил в коробе, распущеный на полосы, старый ремень и незаменимый в поездках тулуп, с выстреженной шерстью в районе спины.
Прячась за школьными сараями, мы начали играть в чику, проигрывая монеты на переменах. Ведь копейки, у нас водились… Разве что вскоре, разобравшись в том, что тяжёлый биток, при ударе деформирует медяки, мы стали играть в пристенок. В ходу была любая мелочь, поэтому многие ребята, растащив захоронки предков, играли потемневшими серебрянными или золотыми, причудливыми царскими монетами.
В те дни, я начал теребить распухший сосок. Что заметил Валька Фролов, который на год, был меня старше. Поэтому зная причину, он осклабившись разъяснил: «Готовься Тарас! Скоро вокруг уда, вырастут волосы, а во снах, начнут сниться одноклассницы в интересных позах. Так начинается половое созревание!». Валька оказался прав. В своих дрёмах, я действительно начал видеть девочек, да не абы как, а при таких делах, что меня бросало в жар! После чего проснувшись, однако перепутав сон с явью, я боялся того, что они теперь забеременеют. Ай-яй-яй…