Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый

Родичи дяди Ильи, не оставляли его семью в покое и часто заявлялись табором, чтобы сытно и весело погостить, а отъезжая требовали, чтобы он бросил оседлую жизнь. После таких визитов, в доме Сандуленко, съесных припасов не оставалось и они голодали, в ожидании зарплаты. Тем не менее, дядя Илья не отступился и вместе со старшими детьми, остался работать в леспромхозе.

Когда я стал взрослым, то случайно встретил дядю Илью, возле железнодорожного тупика. Конечно, он постарел ещё больше, но меня признал и торжественно поделился: «Ты знаешь Анатолий, а ведь мне пенсию дали!». Я радостно заулыбался и искренне поздравил доброго, честного цыгана!

По приезду в Копьёво, я больше не мог хамить и безнаказанно покрикивать на старших, как делал это в Туиме. Под приглядом отца, Роза Адамовна начала присекать проявления, моей непотребной спеси, а после нашего переезда в директорский дом, случился мой последний припадок нахальства…

Так однажды, за ради пошива летнего платья, к нам деловито заглянула соседка, которая оговорив важные детали фасона, подалась уходить. Правда залюбовавшись вазоном, стоящим на круглой столешнице, нашего обеденного стола, она вдруг передумала и разговорилась с Розой Адамовной, вновь!

Я нарисовал карандашный рисунок, который торопился показать маме, но теперь снова, был вынужден ждать… Только меня, видать чёрт дёрнул за язык, поэтому я громко выкрикнул: «Мама!». Та не откликнулась. Конечно, я видел, что она занята, но тем не менее, требуя к себе внимания, заголосил снова: «М-а-м-а!». Когда соседка ушла, Роза Адамовна обеспокоенно вошла в детскую комнату и на немой вопрос, получила такой ответ: «Чего вам?! Я не звал!». Из-за моего хамства, мать вспыхнула, но отвесив дежурный подзатыльник, сдержанно вышла.

Вопреки здравому смыслу, я не успокоился и снова недовольно позвал: «Мама!». Та войдя, раздражённо бросила: «Чего тебе, сын?!». На что я, вновь нагло ответил: «Я вас не звал!». После этого, последняя капля терепения Розы Адамовны иссякла и она меня высекла. Наше противостояние длилось недолго, с пол часа…

– Мама!

– Что тебе?

– Я вас не звал!

Раз за разом, я спесиво звал мать, а она войдя в комнату, безжалостно лупила меня ремнём, но какие при этом, душевные муки она испытывала, я как нерадивый отпрыск, не понимал. После очередной порки, я звал её вновь, но всё тише и тише, а потом измученно замолчал… Теперь же, по прошествии многих лет, я вынужден признать, что лечение ремнём, благотворно подействовало на моё поведение.

В директорском доме, мы прожили полтора года, а осенью 1952 года, переехали в свой собственный, шесть с половиной на девять метров, построеный дом. Который был меньше служебного, но имел схожую планировку. В нем были две спальни, наша с Валеркой и родительская, а также небольшой зал и уютная кухня, оборудованная русской печью и плиткой. Вторая же печь, голландского типа, была выложена между спальнями, а к порадному входу с торца, была пристроена летняя веранда, с небольшой кладовой.

Кроме того, во дворе нашего дома, отец построил баню, под нисходящим навесом которой, позднее была сколочена стайка, из широкого горбыля. Мы построились на смежной территории, поэтому помимо владений Токаревых, наш огород граничил с казёным, леспромхозовским домом, в котором мы жили раньше, а таже с запущеным садом, отцовой конторы. Поэтому изредка, запаздывая с обеда, Николай Гурьевич проходил в конец нашего огорода и через перелаз, выходил к зданию конторы.

В тысяча девятьсот пятьдесят первом году, к нам с Кубани, приехал дядя Витя Слишин, вместе с женой Розой Степановной и четырёхлетней дочкой Ларисой. Которая росла невзрачной, носатой девочкой, однако весьма смышлённой и предприимчивой. В подтверждение чего, после очередной каверзы неугомонного Валерки, она заявила нам, что пожалуется отцу…

Тогда недовольный братец, начал её поддразнивать: «Ты ябеда, Лорка! Я-беда!». На что двоюродная сестрица, невозмутимо ответила: «Ты говоришь правильно, Валера… Ты беда, настоящая беда, для всех!». Оценив каламбур, взаимного обвинения, я примирительно засмеялся, а Валерка смутившись, почесал затылок.

После двухнедельного отдыха в Копьёво, при содействии отца, Виктор Адамович устроился в леспромхоз механиком. В тоже время, его жена Роза Степановна, трудоустроилась в детский сад, а всего через пол года, стала его заведующей. Казалось бы, жизнь Слишиных удалась, но получив служебное жильё, дядя Витя стал выпивать… Поэтому Николай Гурьевич, начал захаживать к шурину в гости и на правах начальствующего зятя, откровенно ругать.

Не обращая внимания на разговоры мужчин, Роза Степановна продолжала пудриться, вглядываясь в зерцало и пользуясь многочисленными притираниями, расставленными на тёмно-рыжей столешнице, лакированного трюмо. Из-за привычки краситься, тётя Роза кругом опаздывала и сорвала поездку в Туим…