Воспоминания ангела-хранителя

– Они грозились разбомбить и Утрехт, и Гаагу, и Амстердам.

Герланд закрыла пудреницу, но глаза опять наполнились слезами.

– Эрик, когда пришел ко мне, сразу включил радио, и тогда мы услышали это известие. Сдаются все армейские части, кроме расположенных в Зеландии. Про Зеландию диктор отдельно повторил по-немецки, с голландским акцентом. Ausgenommen die Truppen in Seeland.[42]

Рука Альберехта играла в кармане с серебряной коробочкой.

– А у меня радио было выключено, – сказал Альберехт, – поэтому я ни о чем не знал. Хотя у меня есть радио в машине.

Он махнул рукой в сторону своего маленького «рено», стоявшего под сливой; сейчас, когда солнце было уже низко, колеса казались еще желтее, чем днем.

– Сидеть в машине и слушать лично мною составленные новости, – сказал черт. – Отличная мысль! Эрик отправится в Англию с Мими – ведь она, в конце концов, его жена, – а ты останешься здесь с Герланд?

– Все эти радио в машинах обычно не работают, – сказал Альберехт.

– Дайте мне, пожалуйста, закурить! – попросила Герланд.

Он вынул из кармана коробочку с пастилками.

– К сожалению, я не курю.

Открыл коробочку и протянул Герланд. Она грустно улыбнулась и покачала головой. Он сунул мятную пастилку в рот.

Закрываемые окна тихонько постукивали рамами и позвякивали стеклами. Альберехт обернулся и посмотрел на освещенный боковым солнцем фасад дома. Все окна на нем пришли в движение. Одно за другим они отбрасывали на кроны деревьев по солнечному блику и потом затворялись.

Вскоре Мими с Эриком вышли на улицу.

У Мими в руках была высоченная стопка бумаг, а Эрик нес чемоданчик. Мими сразу направилась к машине, а Эрик поставил чемоданчик у двери и вставил ключ в замок. Между тем Мими открыла круглую крышку багажника и положила туда бумаги. Затем снова захлопнула крышку, выпрямилась, подошла на два шага к Альберехту с Герланд, но ничего не сказала.

Так они втроем и стояли у края большого, идеально подстриженного газона. Солнце опустилось еще ниже, и поскольку деревья ему не мешали, протянуло от стоящих рядом с машиной людей тени – необыкновенно длинные, ведь эти тени падали на эту землю в последний раз. Эрик тоже подошел к машине, бросил в нее чемоданчик и протянул Альберехту связку ключей.

– Будь добр, отнеси ключи Лине.

– И что ей сказать?

– Ничего не говори… скажи, пусть ключи пока будут у нее. А я уже поеду, так лучше всего, Герланд будет показывать мне дорогу в Хук-ванн-Холланд. А вы с Мими поезжайте за нами. Только не теряйте меня из виду.

Альберехт взял связку ключей и рысцой побежал к воротам. Его захлестнуло волной звуков на дороге, по которой двигались сотни и сотни людей. Какие только мысли не пронеслись у него в голове. Он подумал об Оттле Линденбаум. «Ах ты, Веверка. Спи сладко, деточка. Будь у меня время тебя похоронить, я бы это сделал. Но если ты останешься лежать там, где лежишь, то это совершенно не играет роли».

Он перешел через дорогу, миновав громко звонящих в звонки велосипедистов, и вошел в сад у Лининого дома. «Я вхожу в этот сад в первый и последний раз в жизни», – подумал он.

– Почему же в последний? – сказал черт. – Что тебе мешает остаться? Ты все равно никогда уже не будешь счастлив с Сиси, даже если найдешь ее там, в Америке. Таких женщин, как Лина, не вдруг найдешь, и муж ее уже погиб, я об этом позаботился.

– Он врет, – сказал я, – он, как всегда, врет. Не слушай его, неблагодарный. Мне наконец-то почти удалось отправить тебя в Англию, Господь внял твоей молитве, а ты вдруг вздумал слушать черта? Отдай ключи и отправляйся в Англию воевать за свою родину.

Он дошел до двери Лининого дома и позвонил. Плющ так густо увивал вход в дом, что осталась свободна только покрашенная белой краской дверь.

Он слышал, как в доме прозвенел звонок, но дверь никто не открыл. Что делать? Просто бросить ключи в почтовый ящик? Лина и так поймет, что это за ключи, может быть, через несколько дней, но это же неважно. А если не поймет, что с того? Ей объяснит служанка Мими. Не исключено, что уже завтра этот дом сгорит, вообще все дома сгорят. Зачем терять время?

«Так, все понятно, – сказал он себе. – Пусть во всей стране бушуют пожары, я не должен поддаваться хаосу. Бросить ключи в почтовый ящик – это капитуляция перед сумятицей, не этому меня учили в детстве… Ах, в Бога душу мать, все наоборот, я всегда сопротивлялся кавардаку именно потому, что у меня такая сумбурная мать». Альберехт нажал на ручку двери, и дверь открылась. Он вошел в дом и снял шляпу.

В холле было довольно темно. Фрисские часы с маятником, которых он не видел, но узнал по звуку, отсчитывали молоточками секунды. Секунды, казавшиеся минутами.

– Лина!

В комнатах, куда он заглядывал, проходя мимо, тоже было темно. Потолки с тяжелыми балками, мебель из темного дуба, подоконники, уставленные комнатными растениями, загораживавшими свет.

– Лина!