Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919

На Пасху я домой не поехал. Экзамены сдал успешно. В лагерь вышли в свой юнкерский — в Большой Всесвятской роще, в больших лазаретных шатрах. Особенно памятны мне полевые съемки в окрестностях сел Всесвятского, Хорошево, Тушина, Химки. Стрельба и занятия в лагерях были очень трудны. Особенно мне врезалось это — бывало, стоишь ночью дневальным на линейке, а на небе комета, и невольно наблюдаешь — «астроном поневоле». В начале августа был выпуск из училища, и мы с завистью смотрели на «портупей-юнкеров». Скоро выступили из лагеря на зимние квартиры. Я был назначен отделенным начальником своего 3-го взвода, по-юнкерски — «шишка», командиром 3-го взвода был назначен капитан Яковлев, командиром 1-й роты — полковник Асеев. Теперь идешь по Москве, и юнкера отдают тебе честь, это щекотало по самолюбию. У меня в отделении был ярославец-юнкер Василий Кравков, грешен — спускал ему, земляку.

1881

Учебный 1881/2 год старшего класса шел лекциями. Из предметов самым скучным была для меня тактика: стоило, бывало, за вечерними занятиями, взять учебник генерала Драгомирова, как рот начинал растягиваться до ушей от зевоты, прямо удивительно, но впоследствии на дальнейшей службе я зачитывался и занимался с увлечением. Очень любил топографию. Тактику читал полковник Перекрестов, военную администрацию — полковник Платонов, военно-уголовные законы — полковник Македонский, русскую литературу — генерал Сергеевич, топографию — полковник Тейхман. Для практических занятий по исправлению оружия ходили в оружейную мастерскую училища, но больше портили материалы, чем учились, я сделал только шпильку, да и то кривую. За богослужениями должны быть все юнкера, в церковь шли строем, стояли в церкви выровненные и строго в затылок, Боже сохрани отставить ногу… В церковном коридоре висели мраморные доски: на белых — Георгиевские кавалеры, на черных — убитые в боях. Тогда не думал и не гадал, что попаду на белую мраморную доску в училище и в 11-м Сибирском стрелковом полке за Тюренченский бой. На Рождество поехал в Ярославль. Отец и мать были очень рады моим успехам.

Из событий 1881 года пропустил приезд государя императора Александра III в Москву в мае месяце. Войска гарнизона г. Москвы император смотрел на Ходынском поле. Наше училище стояло в первой линии, левее Александровского училища. Знамена, погоны, шарфы были под черным флером[41]. Император был в фуражке, сюртуке и в больших высоких сапогах. Его могучая фигура плотно сидела на большом рыжем коне. С нами поздоровался словами: «Здравствуйте, господа». На шее имел Георгиевский крест. Впечатление производил могучего русского богатыря.

1882

Встретили новый, 1882 год не так весело — мученическая кончина императора Александра II оставила неизгладимую печать, народ чтил его как освободителя.

После Нового года быстро пролетело время, настала Пасха и экзамены. Вышли в лагерь, старшему классу назначены были топографические съемки и решения тактических задач в поле. Я работал быстро и чисто, многим помогал, а за то меня угощали молоком на ферме княгини Шаховской. В конце июля были на маленьких маневрах около Химок. 8 августа после смотра командующий войсками поздравил нас подпрапорщиками, а 10 августа я уехал в месячный отпуск домой в Ярославль, на радость родителям. Целыми днями я с Сашухой Ушаковым пропадал на охотах. Нежинский полк на лагеря ушел в г. Тулу, и ему приш лось отрывать погибших при крушении поезда от на воднения около г. Черни. В середине сентября полк прибыл в Ярославль, и я явился новому командиру полка полковнику Казимиру Мартыновичу Адамецкому. Я был зачислен в 4-ю роту к командиру роты капитану Абуладзе. Командир 1-го батальона был подполковник Степан Захарович Костырко.

Полк стоял в Николо-Мокровских казармах, а я остался жить дома за рекой Которослью. Трудно было ежедневно два раза ходить на занятия за три версты, т. е. делать ежедневно 12 верст, но мне сделали льготу — я ходил только на утренние занятия, зато работал на совесть — молодые солдаты вышли одни из лучших в полку.

Для меня было невыносимо ходить в караул в тюрьму: я положительно не мог слышать лязга и звона кандалов и запаха арестантских камер… День караула в тюрьме я вычеркивал из жизни. Я не мог дождаться смены с караула. Раз, сбираясь в караул в тюрьму, смазавши револьвер и зарядивши его, вдруг вздумал поверить его действие: грянул выстрел, и пуля впилась в стену, с этих пор стал верить, что «и палка стреляет».

Мне исполнился 21 год, я стал интересоваться барышнями. Помню Настю Завьялову, Катю Полянскую, Раю Бочарову, Катю Кореневу, которые засматривались на меня.

Первый раз в жизни я увидел в Ярославском городском театре, 4 ноября 1882 года, оперетку «Орфей в аду», я с удовольствием смотрел эту оперетку.

1883