Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919

4 сентября мой батальон снялся с бивака у Пегоу и двинулся на присоединение к полку на Сыпингайскую позицию у Сигоу. С грустью мы расставались со своим биваком, и многие оглядывались, когда батальон поднялся на высоты и наш бивак был как на ладони. Прибыли в полк, и батальон поставили в долинке около Мандаринской дороги.

Полк стоял на позиции (средний участок Сыпингайской позиции). Результаты войны начали сказываться: начальник пул[еметной] команды капитан Скуратов сошел с ума, у всех нервы были донельзя расшатаны. Я не верю, что можно «закалиться» в боях, по-моему, первые бои — одно удовольствие, не сознаешь опасности (Тюренченский бой), как ребенок, но чем дальше участие в боях, тем [сильнее] нервы натягиваются как струны, и чем дальше, тем струны нервов больше натягиваются, пока не лопнут от перетяжки… Не верю в абсолютную храбрость, у каждого есть животный страх смерти, но один этот страх подавляет, а другой его подавить не может. Перед боем у всякого имеется инстинктивное предчувствие или жизни, или смерти… у последних предчувствие смерти выражается в явном нервном беспокойстве, лицо принимает землисто-зеленоватый оттенок.

Лично у меня хотя нервы и пошаливали, но «предчувствия» смерти никогда не было. Я веровал в Бога, его волю. Всякое дело начинал с крестного знамения, я всегда искренно и горячо молился, и на душе было спокойно и весело… После Тюренченского боя, уже в Ф[ын-хуан-чэ]не на биваке, я нашел в записной карманной книжке образок Святого Серафима Саровского Чудотворца, присланный за три дня до боя женой брата Николая, я понял, почему я остался жив… среди ада смерти.

В середине сентября было приказано от каждого полка дивизии [отправить] по батальону для устройства зимних помещений в районе станции Шитоученза. От полка был назначен мой 4-й батальон с плотниками, печниками от всех рот и команд. 12 сентября я с батальоном и мастеровыми выступил по маршруту Сазантунь — Эршидядзы — Шитушу — Куанчендзы — Лунфангоу — Сектунь — Лошагоу — Толайчжоу и Шитоучензы. Прошли весь путь благополучно. Прибыли в Ш[итоучен]зу, и приступил к делу, но денег дали только 1000 руб., которых не хватит, я приготовил свои «боны-квитанции», которыми и расплачивался с китайцами за кирпич, доски, бревна, жерди и известь. Хорошо я сделал, что расплачивался не деньгами, а бонами. Когда прибыл полк, то была назначена комиссия, которая и сбросила половину стоимости на основании местных цен. В первых числах октября меня уведомили, что я произведен в подполковники — на 27-м году службы… а не то что теперь: в 1917 году — поручик, а то и прапорщик, а в 1921 году — генерал-майор или генерал-лейтенант, вот где гении, а мы их и не замечали. Я таких генералов называю «испано-мексиканскими» генеральчиками… не хватает только петушиных перьев.

В начале ноября прибыл походным порядком полк, и вот после грязи, холода офицеры получают теплые, чистые фанзы, а солдатики — такие же казармы-фанзы на отделение или взвод. Приезжал генерал А. Н. Куропаткин и остался очень доволен устройством полка на зиму. Благодарил меня и сказал: «Иванов и в боях молодец, и здесь молодец». Мы с братом заняли маленькую фанзушку вне селения, но в районе своего батальона, и это учли все. Хорошо, спокойно зажили мы, хорошо, спокойно жили офицеры, как одна семья. Мною было устроены и церковь, и собрание-столовая, в которой офицеры получали вкусный, простой, дешевый обед и ужин.

Начали доходить слухи о политических беспорядках в России и Сибири. Слышно было о бунтах даже войсковых частей, особенно были беспокойны запасные.

1906