Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919

Встретили 1907 год. В начале января во Владивосток приехала семья князя А. В. Барятинского: жена Мария Сергеевна с маленькой, лет 5–6, дочерью Марией. Жили они открыто, и я был всегда у них желанный гость. Князь и княгиня называли [меня] всегда и везде — дядя Миша. Большие деньги проживали князь и княгиня. У князя был камердинером итальянец Жозеф, хороший услужливый человек. А. В. Барятинский держался больше нашей средней офицерской среды, как бы избегая высших чинов крепости. Все офицеры у них всегда радушный прием имели. У княгини была святыня — это крест со святыми частицами мощей, принадлежащий нашему великому полководцу Суворову, который его всегда имел во всех походах.

В лагери вышли на стрельбище на Второй речке. Маневры ограничились районом крепости.

Князь А. В. Барятинский подал рапорт о награждении его за Ляоянские бои (Мындяфан), подумал я и тоже подал со свидетельскими показаниями, и в августе месяце Георгиевской думой в Петрограде были удостоены я, князь и Ханжин награждением орденом Святого Георгия 4-й степени. Ура-а-а! Как мы были рады… Княгиня Марья Сергеевна даже плакала. Меня первым поздравил телеграммой генерал Николай Иудович Иванов. Мне преподнесли два креста: 8-я рота и княгиня М. С. Барятинская[111]. Оба креста храню как святыню. Теперь я был удовлетворен вполне. Неизъяснимо было приятно носить беленький крестик. Я почивал на лаврах…

Революционеры все-таки работали, у матросов, саперов и минеров было неспокойно, и вот 21 октября вспыхнул бунт во флоте[112]. Во время службы в соборе началась стрельба с судов и по судам. Последнее время я приказал офицерам воздержаться от посещения города и просил быть начеку. Как только началась в городе стрельба, я приказал встать в первое положение, сам же взобрался на бруствер опорного № 1 пункта, установил зрительную трубу и соединился телефоном с общей крепостной сетью. Один 2-дюймовый снарядик ударил в отхожее место на форту М[уравьева]-А[мурского]. Улицы Каторжной, Рабочей и Голубиной пади были пустынны, даже не было видно одиночных людей. Приезжал ко мне разъезд от коменданта крепости, и на вопрос его начальника: «Как у Вас, господин полковник?» — я ему только показал на слободки рукой и сказал: «Пустыня»… Бунт наши стрелки опять быстро ликвидировали. Была попытка минного батальона вырезать две стрелковые роты, стоявшие в их казармах, но бдительность дневальных и телефониста помешала им. За бунт был расстреляно матросов 19 человек и минеров 16 человек. Так кончился бунт во Владивостоке. Слава о верности стрелков присяге и императору загремела в Петрограде. 11-й полк получил шефа государыню императрицу Марию Феодоровну — петлицы на воротник мундира и вензель на погоны[113].

К Рождеству 4-й батальон перешел в казармы на Вторую речку, и я получил квартиру в три комнатки там же в «Харбинском» бараке, я считал себя счастливцем. Был получен высочайший приказ о пожаловании 11-му полку за Японскую войну Георгиевского знамени[114]. Я от радости так напился, что еле добрался до дому и все-таки еще мог купить столовые часы фабрики Сеннет за 45 руб. Ура-а-а!

На Второй речке стояли 1-й и 4-й батальоны. Я как старший был назначен комендантом и наводил порядки. Кроме прямых обязанностей, мне поручались генерал-губернатором Андреевым расследования по политическим делам, и исполнял с успехом. Когда Андреева сменил губернатор генерал Василий Егорович Флуг[115], то и он привлекал меня к распутыванию уголовных дел, и своим честным отношением спас владивостокского полицеймейстера полковника Генриха Ивановича Лединга[116] от арестантских рот; мое расследование было вырезано из следственного дела, но в день 1-го заседания судебной палаты по делу полковника Г. И. Лединга я нашел у себя черновик всего расследования и представил как свидетель Судебной палате. По рассмотрении палатой и прокурором последний отказался от обвинения и Лединг был оправдан… Публика мне устроила овацию, а Генрих никогда меня не мог забыть «до самой смерти», которая скосила его на Юго-Западном фронте от простуды.

1908

В высочайшем присутствии 17 февраля 1908 года состоялась прибивка Георгиевского знамени, пожалованного 11-му Восточно-Сибирскому стрелковому Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полку за отличия, оказанные в войну с Японией.

На особом листе после этой надписи собственноручно написано: «На вечную славу полку. Мария. 17 февраля 1908».

Дальше идут подписи: Михаил, Ольга, пр[инц] Петр Ольденбурский, генерал-адъютант Линевич, генерал-адъютант князь Барятинский (отец)[117] и т. д.