Воспоминания и мысли

«Впервые увидела я эту девушку в большом зале, наполненном народом. Ее лицо привлекло мое внимание; не то чтобы оно было красиво в общепринятом смысле, но в нем было нечто более привлекательное, чем красота. Задумчивое и вместе с тем открытое выражение ее больших умных глаз проникало вам в душу и влекло к себе. Иногда на лице Марион являлся вопрос: “Кто укажет нам путь к добру?” Она была серьезно больна: у нее были задеты легкие. Я подошла к ней и просто сказала: “Хотите жить со мной? У меня была дочь когда-то”. Она вскрикнула от удивления и, схватив мою руку, так сильно сжала ее, будто хотела навсегда удержать в своей. Я повела ее к себе. Муж мой помог ей взойти на лестницу, и мы поместили ее в хорошенькой комнате, выходящей окнами в сад и предназначавшейся для гостей. Марион проболела три месяца и умерла».

Каким благословением была бы эта девушка для окружающих. Сколько света и тепла она внесла бы, сколько бы слез осушила. Как ужасно, что она так рано покинула этот мир! До нашей встречи Марион совершенно не знала Священного Писания. Во время же своей болезни она до такой степени прониклась духом Евангелия, что ее умные вопросы и тонкие замечания поражали моего мужа, который проводил обыкновенно часть вечера у ее изголовья. Он много говорил с ней, многому поучал ее. У Марион являлись затруднения в некоторых сложных вопросах, над которыми иногда задумываются серьезные люди науки. Я была свидетельницей тому, какую внутреннюю борьбу приходилось порой выдерживать ей. Часто она говорила: «Спрошу сегодня господина Бетлера, что он думает об этом». Но иногда вопросы принадлежали к разряду тех, на которые может ответить только Бог. Марион сама это хорошо знала. Сиделка ее слышала, как она в бессонные долгие ночи молилась и призывала Господа. Мой муж говорил, что некоторые ее рассуждения об истинной вере поразительно сходились со взглядами одного известного современного мыслителя, сочинений которого она, без сомнения, никогда не читала, потому что бедная Марион никогда ничего не читала. Все, что я говорю, касается ее ума. Что же сказать о ее сердце? О, какое благородство, какой запас любви, какая чуткость! Один служитель церкви, прекрасный человек, узнав о нашей больной, пожелал посетить ее. Мы решили не говорить ему ничего о прошлом Марион, чувствуя, что, несмотря на его благочестие, у него не станет достаточно веры, чтобы отнестись к ней справедливо после того, как он узнает истину. Мало людей, у которых вера настолько высока. Когда он вернулся от Марион, лицо его сияло. Он не сказал нам ничего о словах любви и утешения, которые, вероятно, говорил больной; он сказал только о том, какую нравственную поддержку получил он сам после получасовой беседы с ней. По его словам, для него было счастьем это короткое общение с девушкой, которую он считает святой. «Такая молодая и так близка к Богу, ей все ясно!» – добавил он. Никогда не забуду я смерти Марион.

Был холодный мартовский день. Шел снег. Утром, до ухода в колледж, муж мой пошел навестить больную. Она едва говорила, но остановила на нем свой глубокий взгляд и, как бы желая поблагодарить за то, что он многое открыл ей, сказала, угадывая его мысль: «Да, господин Бетлер, Господь со мной, в душе моей мир». Агония продолжалась более двенадцати часов. Марион все время сохраняла радостное спокойствие и ясность, что глубоко тронуло всех. Несмотря на холод, она прошептала умоляющим голосом: «Отворите, прошу вас, окно». Ее длинные черные волосы, отброшенные назад, были совершенно мокры от предсмертного пота. Все время она двигала руками, как человек, который погружается в воду. Взор ее померк, чудные глаза беспокойно блуждали по комнате, стараясь найти меня. Вечером она вздохнула и тихо, тихо сказала: «Христос, Бог, приди скорей!» Затем голова ее склонилась на грудь. Еще один вздох, последний… жизнь ушла.

Муж мой и дети только что вернулись из колледжа. Они вошли в комнату покойной. Все мы собрались у ее кровати, она была другом нашего дома. Было что-то трогательное в этой молодой головке, склоненной на бок, и в нежном личике, на котором лежала печать утомления; вместе с тем черты ее выражали полный покой.