Воспоминания и мысли

«Национальные и местные общества работают в пользу отмены этих законов с энергией и рвением, напоминающими борьбу против невольничества в Британских колониях и борьбу против закона о ввозе хлеба. Английские женщины стали во главе движения. Они и раньше поступали так, если приходилось отстаивать правое дело, и их ничуть не трогала клевета, направленная против них со всех сторон. Я желаю выразить публично этим женщинам свое уважение и сожалею, что не могу найти достаточно подходящих слов для выражения моего восторга перед их силой духа, смелостью и умом; все это ясно видно в их манифесте. Я также восторгаюсь стойкостью и спокойствием, с какими они встречают самые гнусные вызовы. Эти смелые женщины будут способствовать тому, что время наше надолго остается в памяти людей, а потому они вполне заслуживают признательность всего человечества. Если бы они имели представительство в парламенте, то такой ужасный закон не был бы даже предложен. Давно уж во всех странах женщины находятся в зависимости от мужчин. Они лишены всех, самых естественных прав, с ними обращаются как с существами низшими и подвергают их всевозможным стеснениям, основанным на законах. Твердое и бесповоротное решение аболиционисток – не идти ни на какие компромиссы. Правительство предупреждено, что возбуждение, достигшее уже очень больших размеров, подобно морскому приливу, быстро прибывающему. Он станет больше и сильнее, он все будет увеличиваться, пока наконец система узаконенной проституции не будет уничтожена и законы страны не станут выражением национальной совести»…

По возвращении с Женевского конгресса в 1877 г. мы нашли Гаррисона в сборах к отъезду в Америку. Этот приезд его в Англию был последним. Он должен был сесть на пароход в Ливерпуле, где мы тогда жили. Мы устроили у себя прощальный вечер, во время которого Гаррисону был поднесен адрес с большим числом подписей. Этот вечер никогда не изгладится из моей памяти. Когда Гаррисон вошел к нам в дом, то остановился у дверей, где мы с мужем ждали его, чтобы приветствовать, и сказал: «Мир дому сему и всем обитателям его». Это было сказано совершенно просто и служило лишь естественным выражением его чувств; в тоне его не было и тени покровительства или благосклонной снисходительности, речь его и манера держать себя носили отпечаток полнейшей непринужденности. Язык Св. Писания был ему настолько обычен, что, говоря о великой борьбе за справедливость, он постоянно прибегал к нему как наиболее верно выражавшему его мысль.

Надо заметить, что в крупных конфликтах в области нравственности люди различных убеждений и вероисповеданий охотно употребляют слова пророков Ветхого Завета и самого Иисуса Христа; они инстинктивно чувствуют, что это самый подходящий способ выражения для глубоких движений человеческого сердца в той жестокой борьбе, которая возникает между добром и злом.