Передо мной стал вопрос, как мне реагировать на мой перевод в Харьков; в частности, подавать ли мне в отставку, как это сделали передо мною профессора Пергамент и Покровский, чего многие ждали и от меня. Если бы я не состоял выборным членом Государственного совета, вопрос решился бы просто. Но указанное обстоятельство чрезвычайно осложняло его в моих глазах. Я отнюдь не желал доставить министру слишком легкое торжество: раз я сам подал бы в отставку, вопрос о моем выбытии из Государственного совета автоматически был бы разрешен в самом желаемом для Кассо смысле. Это представлялось мне принципиально недопустимым: нельзя было самому облегчать Кассо несомненно поставленную им себе цель удалить меня из Государственного совета. Я избрал поэтому другой путь. Я решил, оставаясь профессором, в Харьков не ехать и продолжать свою работу в Государственном совете. Более чем достаточным в моих глазах основанием служило то, что совмещать такую работу в таком объеме, в каком мне приходилось участвовать в ней, с добросовестным исполнением профессорских обязанностей в отдаленном от центра провинциальном университете даже при нормальных условиях представлялось фактически невозможным: приходилось жертвовать или тем, или другим. Ректору Харьковского университета, в ответ на несомненно продиктованное министром предложение его незамедлительно явиться на новое место службы, я послал извещение, что ввиду коллизии долга общественного с долгом служебным, коллизии, созданной помимо и против моей воли, я считаю своим нравственным и политическим долгом продолжать возложенную на меня доверием моих избирателей работу в Государственном совете в полном объеме этой работы; это лишает меня возможности одновременно исполнять мои профессорские обязанности в Харьковском университете. Вместе с тем я довел до сведения ректора, что при создавшемся положении я не желаю ни обременять университетского бюджета, ни лишать университет возможности заменить меня другим лицом. Пользуясь представленным мне по закону правом, я отказываюсь от своего профессорского содержания, взамен которого я имею право получать суточные по Государственному совету; одновременно я заранее проявляю согласие на перечисление меня из штатных в сверхштатные ординарные профессора без содержания, дабы на освобождающуюся таким путем профессуру мог быть избран другой кандидат. Этим, как мне казалось, я исполнил долг лояльности по отношению к университету, и вместе с тем максимально затруднил положение Кассо, который при такой постановке вопроса, оставаясь в пределах законности, с формальной стороны ни к чему придраться не мог.
Однако для министра Кассо никаких законов не было писано. Прошло полгода, и я получил официальное письмо за подписью министра. В нем он извещал меня, что ввиду упорного уклонения моего от исполнения служебных обязанностей я увольняюсь от должности ординарного профессора Харьковского университета, с причислением к министерству.
Вскоре после этого в Государственный совет поступило сообщение министра о моем увольнении от профессуры, и вместе с тем стал вопрос о признании меня выбывшим из состава Совета за утратою ценза. Вопрос на общем основании был передан в комиссию личного состава.
Лично мне, ввиду ранее установленных прецедентов, дело мое представлялось в довольно безнадежном свете. На проверку, однако, оказалось, что предел терпения был достигнут. В отдельных группах Государственного совета началось настоящее волнение по поводу образа действий министра, никаким неосторожным поступком с моей стороны не вызванного. Группа центра и группа нейдгардтцев собрались на частные совещания, на которых было решено голосовать против предложения о признании меня выбывшим из состава Государственного совета. Представителям обеих групп в комиссии личного состава были даны соответствующие директивы. Разумеется, что такую же позицию заняла и наша группа. Даже в группе правых, как оказалось, стали раздаваться протестующие голоса. Вспоминаю, как ко мне подошел один из представителей духовной курии, архиепископ Варшавский Николай. Никаких отношений, кроме случайных встреч в кулуарах, у нас с ним раньше не было. Тем не менее он счел нужным выразить мне свое возмущение по поводу образа действий министра Кассо. «Что же это такое, — сказал он мне. — Если стать на такой путь, то таким же порядком можно будет убрать и представителей духовенства из Государственного совета». Тут же он заявил мне, что будет голосовать против предложения о признании меня выбывшим из Совета.