Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Нет, А. Ф. Кони как политик и ответственный общественный деятель не стоял на той высоте, на которую его подняли и на которую он сам претендовал. Позднее он это красноречиво подтвердил своим поведением после Октябрьской революции. Он не был бесстрашным политическим борцом, не был тем политическим Bayard’ом, каким он многим и теперь еще представляется. Это не было ему дано…

XIII. Мои встречи с П. А. Столыпиным и гр[афом] В. Н. Коковцовым

Из председателей Совета министров описываемой эпохи наиболее сильной и красочной фигурой являлся, несомненно, П. А. Столыпин. Лично мне с ним мало приходилось иметь дело. В качестве оппозиционного члена Государственного совета я, естественно, стоял далеко от правящих верхов и к общению с ними не стремился.

Правда, иногда обстоятельства прямо вынуждали к этому. Я имею в виду случаи обращения за заступничеством со стороны лиц, которым из-за политической неблагонадежности их грозила высылка в административном порядке из столицы или которые хлопотали о возращении их из ссылки или о смягчении условий ее. Но как раз в таких, впрочем, довольно редких в моей личной практике случаях, как я убедился, не имело смысла обращаться к самому министру внутренних дел, который непосредственно в разбор подобных дел не входил. Гораздо скорее и вернее можно было добиться известных результатов путем обращения к товарищу министра внутренних дел, заведовавшему в данное время делами полиции.

В качестве ректора университета я старался не отступать без крайней необходимости от установленного порядка сношений с попечителем учебного округа и министром народного просвещения и избегал обращений, помимо них, к другим властям, за исключением тех случаев, когда эти власти сами ко мне обращались.

Все же был случай, когда я, именно в бытность свою ректором университета, счел своевременным и необходимым использовать свое положение члена Государственного совета и непосредственно обратиться к П. А. Столыпину по делу, касавшемуся Петроградского университета.

Ближайшим поводом для этого послужили события, разыгравшиеся в Петроградском университете на почве студенческих беспорядков 1911 г.; о которых мне приходилось уже упоминать (гл. XI). Сходки и попытки срыва лекций возобновились на первой же неделе после начала нового семестра. На третий день была пущена в ход и химическая обструкция[245].

Картина выяснилась вполне. Терять времени было нельзя. Признать целесообразной ту единственную меру, на которой настаивало правительство, — именно вызов полиции для подавления беспорядков, — я не мог. Для меня, как и для всей профессуры, было ясно, что таким путем можно было добиться установления тишины кладбища в университете, но никак нельзя было обеспечить спокойное продолжение учебных занятий в нем. С другой стороны, та мера, которую по совести только и мог предложить Совет университета, — временная приостановка учебных занятий, — решительно отвергалась министерством. Оставалось только одно. Надо было ознакомить Совет университета с создавшимся положением, которое далеко не всеми членами Совета рисовалось в его настоящем грозном виде; убедить Совет в необходимости еще раз обратиться к студенчеству с соответствующим воззванием; решительно осудить в нем беспорядки, предупредить студентов о том, что продолжение беспорядков неминуемо повлечет за собою изъятие всего дела по борьбе с беспорядками из рук университетских властей и передачу этого дела в руки властей полицейских. Это воззвание должно было быть вывешено в университете и опубликовано в газетах, дабы студенты были своевременно осведомлены о том, с чем нужно считаться и чего можно ожидать.