Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Против первого предложения, особенно горячо отстаивавшегося думской фракцией прогрессистов во главе с И. Н. Ефремовым, решительно возражали все более правые элементы будущей коалиции. Надо признаться, что независимо от личных и партийных мотивов, которыми они руководились, и объективно правда была на их стороне.

Прежде всего, было ясно, что верховная власть добровольно никогда не согласилась бы на введение парламентской формы правления. Последняя могла бы быть добыта только ценой дворцового переворота, о чем в то время, быть может, мечтали отдельные бретеры, но никак не серьезные политические круги. Но и помимо этого парламентская форма правления в условиях военного времени вообще без весьма серьезных коррективов нежизнеспособна, как показал, между прочим, опыт всех европейских стран, переживших великую войну. Правда, об этом опыте тогда у нас, благодаря тем же условиям военного времени и полному перерыву нормальных сношений между Россией и остальным миром, почти ничего не знали. Все же факт остается фактом. Наконец, если даже оставить в стороне этот момент, о котором в то время можно было догадываться только верхним, так сказать, чутьем, все же нельзя было не считаться с великим, абсолютно неучтимым по последствиям риском непосредственного перехода от псевдоконституционализма к новой, совершенно неиспытанной даже в условиях мирного времени весьма сложной системе, которая во всех отношениях являла собой великий Икс.

Второе предложение выдвинул П.Н. Милюков. Предложенная им формула, принятая кадетами, оказалась достаточно гибкой, чтобы на ней могли сойтись остальные участники блока. Она формально не ограничивала свободу выбора монарха при составлении кабинета и не предрешала последствий возможного со стороны думского большинства заявления о том, что данный кабинет в целом или отдельный министр перестал пользоваться доверием, — кого? не Государственной думы, а общества? Но каким образом можно было бы формально установить, утрачено ли доверие неуловимого левиафана-общества, или нет? Ведь признанных органов у этого левиафана, в противоположность левиафану-государству, никаких нет. С другой стороны, будучи гибкой, эта формула отнюдь не заслуживала того упрека в бессодержательности, который выдвигали против нее. Она с достаточной ясностью выдвигала вполне определенную мысль: Государственная дума готова работать со всяким правительством, члены которого будут пользоваться общественным доверием по своему прошлому или сумеют приобрести таковое по характеру своей деятельности в качестве министров. Для того же, чтобы могло явиться и удержаться доверие к ним, оно, очевидно, должно быть взаимным и практически покоиться на каком-то созвучии политики правительства с компромиссными, программными требованиями коалиционного думского большинства, встречающего моральную и политическую поддержку и в Государственном совете.

Итак, на этой формуле сошлись. Думские прогрессисты присоединились к ней, правда, с большой неохотой, и через некоторое время формально опять отказались от нее, вернувшись к требованию ответственного министерства. Практически от этого безответственного шага ничего не изменилось, так как связь их с остальными коалиционными группами от случая к случаю этим не была оборвана. Но заклятые враги Прогрессивного блока, конечно, не преминули использовать лишнее оружие, предоставленное им подобной диверсией прогрессистов. [292]

Что касается Государственного совета, то окончательное сформирование Прогрессивного блока произвело очень сильное впечатление на высокое собрание. Крайние правые, лидером которых после кончины П. Н. Дурново был избран И. Г. Щегловитов, были, конечно, вне себя. Но общий тон определяли уже не они. Новый вольный дух, которым повеяло в Совете, оказался сильнее, чем можно было ожидать. Большую роль в насаждении и укреплении его сыграл в то время лидер центра, барон В. В. Меллер-Закомельский, который в известном смысле стал центральной фигурой Государственного совета. Председатель Совета А. Н. Куломзин окончательно растерялся и стушевался. Вице-председатель И. Я. Голубев всею душою сочувствовал новому течению и поддерживал его с высоты председательской трибуны, на которой он все чаще и чаще стал заменять нашего жалкого председателя: последний систематически стал сказываться больным перед каждым новым критическим днем в жизни Государственного совета. А число таких дней все росло.