Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Наступил день общего собрания, происходившего под председательством И. Я. Голубева. Настроение собрания было крайне напряженное и нервное. Нервничал и наш председательствующий. Ярким доказательством этого послужил следующий инцидент. Первые речи должны были быть произнесены бароном Меллер-Закомельским и мною как лидерами наших групп. Когда я после выступления барона стал подниматься на трибуну, И. Я. Голубев, восседавший на своем высоком председательском кресле, наклонился ко мне и прошептал: «Пощадите государя императора». Я мог только ответить, что ему в этом отношении опасаться нечего, так как я принципиально считаю недопустимым втягивать неприкосновенную особу монарха в политические дебаты, никогда раньше этого не делал и впредь делать не намерен.

Не буду воспроизводить прений, имевших место в этом историческом заседании. Скажу лишь, что двумя самыми блестящими по содержанию и по форме выступлениями в этот день были выступления гр[афа] Д. А. Олсуфьева и кн[язя] Е. Н. Трубецкого. Все, что волновало в те времена сердца русских патриотов, нашло яркое, потрясающее выражение в речах обоих названных ораторов.

Пока ораторы сменяли друг друга на трибуне, в зале заседания собирали подписи под мотивированным переходом к очередным делам, выработанным центром. При этом обнаружилось, что многочисленная группы центра не в состоянии собственными силами собрать требуемое Наказом число подписей в количестве тридцати: очевидно, не только члены по назначению, но и часть выборных членов не желали открыто компрометировать себя перед властью. Недоставало не то трех, не то четырех подписей. Положение становилось критическим: грозила опасность, что прения будут объявлены законченными и никакого перехода к очередным делам не будет предложено. Члены нашей группы, ввиду принятого группой решения, затруднялись ставить свои подписи и обращались ко мне с вопросом, как быть. Собирать группу для пересмотра прежнего решения не было времени. Приходилось решать самому. Принимая во внимание, что редакция, предложенная центром, в общем была вполне приемлема для нас, я заявил: принципиально образ действия группы центра в данном случае был некорректен, а потому я лично по званию лидера нашей группы в знак протеста не считаю возможным дать свою подпись, но полагаю допустимым, чтобы под предложением центра подписалось столько членов нашей группы, сколько недостает подписей для того, чтобы предложение центра могло быть поставлено на голосование. Так и сделали.

По окончании прений формула центра была прочитана и поставлена на голосование. Голосование было закрытое, и формула прошла весьма значительным большинством голосов. Было ясно, что не только наши обе группы, но и целый ряд беспартийных и правых членов не сочли возможным уклониться от своего общественно-патриотического долга, и вместе с нами подняли свой предостерегающий голос против системы безволия и каприза, подтачивавшей в корне вечное доверие к власти и неумолимо толкавшей страну в разверзшую уже бездну.

В заключение не могу не упомянуть об одной маленькой, но в своем роде тоже очень характерной сцены, имевшей место по окончании заседания. У дверей зала общего собрания, по заведенному обычаю, стояли старые служители, одетые в форму придворных лакеев, которые распахивали двери перед выходящими из зала членами Государственного совета. Это были очень вышколенные люди, отлично умевшие сохранять каменное выражение лица, на котором ничего нельзя было прочесть. И вот, на этот раз, когда мы, нравственно удовлетворенные тем, что Государственный совет оказался на высоте, выходили из зала заседания, оживленно обмениваясь впечатлениями по поводу результатов голосования, и когда я случайно встретился глазами с распахивавшим перед нами двери служителем, я вдруг заметил, что этот старый служака сочувственно улыбнулся мне. «И ты, Брут[294]», — невольно подумалось мне. И в этой среде вопросы, волновавшие нас, нашли свой отклик и вызвали определенную оценку.

После февральского переворота[295] я неоднократно имел случай вспоминать эту сценку и убедиться в том, что таких брутов среди низших служащих Государственного совета, несмотря на весь тщательный подбор их, было много, — гораздо больше, чем можно было ожидать.

XIX. Новый напор правых. Чистка состава Государственного совета на 1 января 1917 г. Начало конца

Рост оппозиционного настроения в Государственном совете и формы, в которые оно стало выливаться, не могли не вызвать крайнего раздражения в придворных сферах и в правительственных кругах, которые не привыкли к проявлению самостоятельности и вольнодумства со стороны верхней палаты и считали подобные явления абсолютно недопустимым вольтерианством.