Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

Однако, к нашему удивлению, Царское Село еще не охранялось. Первые патрули мы встретили только за Царским Селом, но там уже не стоило большого труда убедить большевиков пропустить нас как запоздалых путешественников. Потом к нам подсело несколько рабочих-красногвардейцев, которые при всех остановках кричали: «Наши, наши!» – и так мы въехали около полуночи в Петроград.

Я тотчас отправился искать политические центры. Но в Городской думе – никого, на Фонтанке в Правоведении[68] – никого. От случайно встреченной секретарши Комитета спасения узнал, что меньшевики заседают у Крохмаля[69]. Поехал к нему, но уже никого не застал. Между тем на улицах стало мертвенно пустынно. Изредка только раздавались выстрелы. В квартиру Крохмаля меня швейцар уже не хотел пустить, так как домовый комитет постановил никого не пускать после 12 часов ночи… Ясно было, что все усилия что-нибудь сделать в эту ночь были бесплодны.

Но и следующий день был не менее бесплоден. Я сделал доклад в Комитете спасения; там сказали, что важность затронутых вопросов заставляет передать вопрос на обсуждение отдельных партий. Сделал доклад в своей партии, в Центральном комитете эсеров, который с трудом разыскал, в Викжеле, наконец… Но везде был ответ: обсудим… К четырем часам получил известие, что усилия мои напрасны, так как Гатчина пала, упраздняя все поднятые мною вопросы.

* * *

Тогда, в минуту действия, все события казались сплошною цепью мелких, часто несчастных случайностей. Казалось, скажи тот или иной деятель иначе, напиши иную резолюцию – и все пошло бы по-иному. Но теперь ясно, что вопрос был значительно сложнее. Члены одной и той же партии не могли столковаться между собой, потому что такой разброд мнений был повсюду, быть может, в душе каждого человека. И не в энергии или вялости отдельных лиц причина неуспеха борьбы с большевиками. Почему Кишкин и Пальчинский в Петрограде, Керенский и Краснов в Гатчине, Войтинский и Савицкий в Пскове, Болдырев в Двинске, Парский и Кучин в 12-й армии, Духонин и Дидерихс в Ставке – почему все вдруг оказались такими беспомощными, и неэнергичными, и безрезультатными в усилиях? Неужели везде случайность или ошибки?

Глава 2 Падение Ставки

Посоветовавшись с друзьями, я решил пробираться к себе, в Могилев, тем более что в Петрограде было решительно нечего делать, а Комитет спасения родины и революции решил послать значительную политическую делегацию в Ставку.

Настроение Ставки было вполне определенное: оставив мысль об активной борьбе с большевиками и посылке эшелонов в Петроград, пассивно бороться с ними, отстаивая распорядок в армии. Расчет был ясен: день созыва Учредительного собрания приближался, и необходимо было так или иначе дотянуть до этого дня, сохраняя в целости военную организацию. Это не был нейтралитет, это было просто умолчание о позиции. Так как в Петрограде техническое руководство Военным министерством оставалось в руках генерала Маниковского, с которым Духонин постоянно связывался, то была полная надежда, что такая позиция Ставки обеспечит ей неприкосновенность.

Я не находил возражений против такой позиции. Я не возражал, когда генерал Духонин, показав мне письмо Савинкова с просьбой посылать эшелоны к Луге в распоряжение чуть ли не самого Савинкова, отнесся к этому как к авантюре. Но при таком настроении положение комиссара Временного правительства было совершенно неопределенным, если не сказать ложным. Поэтому я заявил Духонину, что передаю свои полномочия председателю общеармейского комитета Перекрестову, правому эсеру. Духонин слабо возражал, генерал Дидерихс скорее даже поддерживал такое решение, считая, что мое присутствие, как представителя прежнего правительства, делало Ставку одиозной в глазах большевиков.

Но обстоятельства помешали мне привести свое намерение в исполнение. Прежде всего, комитет вынес постановление о необходимости, чтобы я оставался на своем месте. То же самое мнение высказали представители Комитета спасения родины и революции, которые начали съезжаться в Могилев. Но решительным образом повлиял на это разрыв Ставки с большевиками.

Разрыв произошел из-за требования большевиков, чтобы Ставка взяла на себя техническую сторону мирных переговоров с противником, к которым большевики намеревались приступить немедленно. Духонин в уклончивом ответе, не отказываясь прямо, задал целый ряд вопросов об отношении к переговорам союзников, об условиях мира и т. и. Но Ленин, ведущий переговоры по прямому проводу, прервал их смещением Духонина и назначением Верховным главнокомандующим Крыленко.

Стало ясно, что большевики идут на срыв всей военной организации и не остановятся ни перед чем для того, чтобы разрушить Ставку, мешающую им начать переговоры и вообще принимать конкретные меры к приближению мира. При этих условиях мотивы моего ухода отпадали, и в день разрыва я заявил Духонину и Дидерихсу, что сохраняю свои полномочия за собой.