Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

Духонин еще продолжал колебаться. Но времени нельзя было терять, так как днем самый выход из Ставки мог быть затруднителен, – Духонин говорил, что его собственный денщик следил за ним… Поэтому я оставил Дидерихса, Рателя и Перекрестова убеждать Духонина, сам же отправился в гостиницу, где ночевал мой приятель и сотрудник Гедройц. Я разбудил его и направил навстречу Духонину, с тем чтобы тот привел его временно к себе. Сам же я пошел к начальнику Варшавского округа путей сообщения доставать автомобиль. С трудом добудился. Но получил обещание, что к 9 часам автомобиль будет подан, – раньше было невозможно, так как более ранние сборы могли возбудить подозрение. Совершенно случайно в моем распоряжении была печать большевистского Петроградского военно-революционного комитета. Поэтому я на всякий случай заготовил пропуск для автомобиля от имени этого комитета.

Около 8 часов я вернулся в гостиницу к Гедройцу и, к моему великому удовлетворению, застал там Духонина, Дидерихса и Рателя. Перекрестов уже простился и отправился домой. Поездка была решена. И если бы автомобиль был готов, я не сомневаюсь, Духонин сел бы в него и мы уехали бы. Но приходилось ждать.

Духонин все время беспокоился, что на мосту большевики поставят стражу и будут караулить. Но я был совершенно спокоен и уверял, что мы имеем перед собой для выезда из Могилева не менее 12 часов, а может быть, и целые сутки. Но неожиданно изменил свое мнение Дидерихс. До сих пор он так же убежденно доказывал необходимость отъезда Духонина, как и я. Тут же, в этой полуконспиративной обстановке, он почувствовал что-то противоречащее военной этике. И он упорно и настойчиво стал разубеждать Духонина. Мои возражения, что речь идет о дальнейшей борьбе, о сохранении идеи верховного командования и прочем, он парировал указаниями, что Духонин не политический деятель и вне своей Ставки он борьбы вести не может. Несмотря на серьезные колебания Духонина, Дидерихс убедил его немедленно вернуться в Ставку.

Я поставил им вопрос, как они считают – следует ли и мне оставаться? Оба решительно возразили. Было решено, что Духонин немедленно после возращения в ставку протелеграфирует генералу Щербачеву, что передает ему верховное командование. Поэтому мне следовало ехать на Румынский фронт.

Мы сердечно простились. Духонин натянул непромокаемую накидку, прикрывавшую его генеральские погоны, и вернулся в Ставку.

Через несколько часов, с большим опозданием, был подан автомобиль. В ту минуту, когда к Могилеву подходил большевистский эшелон, я переезжал через днепровский мост, на котором, как я и ожидал, не было не только большевистской, но вообще никакой стражи.

Глава 3 Восстановление Восточного фронта

1. Брестский мир

В первый же день по приезде в Киев я узнал, что Духонин был убит матросами.

Я связался с Румынским фронтом, но от начальника штаба получил ответ, что Щербачев возражает против моего приезда на фронт, так как это может осложнить и так уже нелегкое положение. То же самое сообщил мне Тизенгаузен, который действовал уже не как представитель правительства, а как представитель фронтового комитета, Румчерода…

Политическая обстановка в Киеве поразила меня своей сложностью. Явно чувствовалось, что речь идет уже не о двух фронтах – против немцев и против большевиков, – но по крайней мере о трех, так как национальный украинский вопрос сказывался очень сильно, даже заслонял другие вопросы. Уже во время мимолетных бесед с Винниченко и Грушевским я убедился, что «русская опасность» в их психологии весьма реальный фактор. В ответ на это среди представителей русских партий говорилось о «коварстве» украинцев, о той опасности, которая грозит со стороны украинцев явных и тайных.

К концу декабря я вернулся в Петроград. Там все было в ожидании Учредительного собрания, так как было известно, что большинство не на стороне большевиков.

Казалось, Учредительное собрание давало надежную опору для борьбы с большевизмом, и принимались все усилия, чтобы на нем сосредоточить внимание и активность народных масс. К 5 января, в день открытия Учредительного собрания, по улицам потянулись невиданные по количеству манифестации поддержки. Нет сомнения, что одна десятая доля этих людей, выйди она поддержать правительство в день восстания большевиков, предотвратила бы возможность их победы… Теперь же грубая и уже организованная энергия большевиков оказалась выше энтузиазма манифестантов, и торжественные, воодушевленные шествия были разогнаны ружейным огнем с крыш и из окон.