Читаем Воспоминания о Ф. Гладкове полностью

Я мыслил свою рецензию резко противопоставленной этим отзывам. Правда, памятуя совет Гладкова о рецензии как выражении определенной собственной точки зрения, я не прибегал к полемике, я просто стремился как можно убедительнее аргументировать свой отзыв, в котором по адресу автора поэмы не содержалось ни одного упрека. Здесь не место приводить текст моей рецензии, опубликованной в девятой книжке журнала «Новый мир», я выпишу из нее только те места, в которых, по существу, давалась оценка поэмы и заключалась скрытая полемика с писавшими о ней. «Из всего, что имеет русская поэзия о Ленине, — писал я, — поэма Маяковского, безусловно, наиболее значительная вещь. Автор вполне справился со своей задачей. Сознательно как прием он ввел в поэзию публицистику и художественно оправдал ее. Ильич чувствуется в поэме всегда, во всех событиях... Поэт недаром посвятил свою вещь РКП, писал ее «по мандату долга»: каждая строчка убедительно говорит о том, что ему действительно удалось «причаститься великому чувству по имени — класс», слиться с теми, в «которых Ильич» и «о которых он заботится», и эта классовость, конечно, еще более усиливает социальную значимость произведения... Стих поэмы в совершенстве отчеканен, отполирован, насыщен, не имеет ни одного пустого слова...»[9].

Я привел эти довольно подробные выписки только с той целью, чтобы показать, как журнал «Новый мир», редактировавшийся фактически Гладковым[10], резко разошелся в оценке поэмы «Владимир Ильич Ленин» с отзывами, опубликованными в других журналах (в первом номере журнала «Печать и революция» за 1926 год была напечатана рецензия Г. Лелевича, написанная в более «деликатном» тоне, чем рецензии А. Осенева и Ц., но по существу совпадавшая с их утверждениями). Этот пример меня особенно утвердил во взгляде на Гладкова как редактора, умевшего стать выше своих личных и групповых симпатий и антипатий. Особенно важным мне кажется его способность «презреть» групповые пристрастия, столь сильно сказывавшиеся в тогдашней литературной жизни. Вспоминаю, как после публикации моей рецензии на поэму один из крупных поэтов «Кузницы» мне сказал: «Ну вот, вступил в «Кузницу», а пишет о Маяковском и Есенине». Федор Васильевич не разделял таких взглядов и буквально через несколько дней поручил мне написать обзор на сборники стихов поэтов, из которых также ни один не являлся членом «Кузницы» (М. Голодный, Я. Шведов, М. Пасынок, С. Малахов и др.).

И еще один вывод почерпнул я из опыта годичной работы под руководством Гладкова в «Новом мире»: я понял, как ответствен труд критика, как надо самому «додумывать» каждое положение статьи, обзора, рецензии, не надеясь на помощь редактора. Мне теперь кажется, что Федор Васильевич сознательно ставил молодых авторов (а он щедро привлекал их к журналу, — например, наряду с моими рецензиями печатались рецензии И. Машбиц-Верова, Я. Фрида, Г. Березко, Е. Рамм и другие) в такие условия: он развивал в нас самостоятельность мысли и действий.

С января 1926 года в редколлегию журнала «Новый мир» был введен В. П. Полонский, который и стал фактическим редактором журнала. В последующие годы мне уже сравнительно редко приходилось встречаться с Федором Васильевичем как с редактором[11], но зато гораздо ближе узнал я его как писателя и как человека. Об этом следует рассказать уже в следующей главе.


II


В 1925 году я вступил в ряды «Кузницы», членом правления которой неизменно был Федор Васильевич Гладков. Поскольку жизнь и труд рабочего класса сильнее всего в 20‑х годах отражались в творчестве «кузнецов», они были наиболее частыми гостями фабрик и заводов, рабочих клубов и библиотек. Связи с пролетарскими массами усиливались еще у «кузнецов»-коммунистов тем, что они прикреплялись к производственным партячейкам.

Обычно для встречи с рабочим читателем «Кузница» посылала бригады. В их состав входили прозаик — один или двое, чаще Н. Ляшко, А. Новиков-Прибой, Ф. Березовский, Г. Никифоров, М. Волков; поэт — обычно С. Обрадович, реже В. Александровский или Н. Полетаев — и в качестве критика, делающего вступительное слово, — я. Г. Якубовский — основной критик «Кузницы» — по болезни в бригады не включался. Федор Васильевич, занятый после ухода в начале 1926 года из журнала «Новый мир» редактированием альманаха «Земля и фабрика»[12], как правило, в бригады не входил. Но когда в «Кузницу» поступали просьбы об организации читательских конференций по его произведениям, он всегда давал согласие и с пунктуальностью бывшего педагога приезжал точно к назначенному времени.

Мне пришлось говорить вступительное слово на многих конференциях по произведениям Гладкова в 20‑е и 30-е годы. Иногда они проходили в отсутствие автора, но чаще, особенно в московских аудиториях, такие обсуждения делались при его участии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное