Воспоминания о Ф. Гладкове

— Худо ли, хорошо ли, а мы с вами, дорогой, Устав института состряпали? Состряпали. Имя Литвузу присвоили? Отныне он украшен именем незабвенного Алексея Максимыча. Стипендий персональных для ребят набрали? Набрали. Пускай ребята растут под покровительством авторитетных имен, — посмеивался Федор Васильевич, возвращаясь из Министерства высшего образования. — Вот программку бы нам свою по советской литературе разработать. Уж очень скучная эта штука у министерства получилась. Какая-то опись градоначальников, а не процесс развития нашей литературы...

Во все поры жизни института директор Гладков вникал по существу вопросов, беспокоил, будоражил, предлагал, требовал, убеждал, спорил. И никогда не был равнодушным, апатичным, безразличным. С ним можно и нужно было спорить, возражать ему и порою с ним не соглашаться. Но в деловой мир забот и вопросов Федор Васильевич не вносил дурного пристрастия. Он умел убеждать, но умел и слушать, и соглашаться. С ним было нелегко, но интересно работать. Приходилось удивляться неиссякаемой энергии, инициативности далеко не молодого по возрасту, но, пожалуй, самого молодого душой директора из всех мне известных директоров института — милейшего спорщика, собеседника Федора Васильевича Гладкова.

В 1947 году Союз писателей согласился на просьбу Федора Васильевича и освободил его от руководства Литинститутом, признательно поблагодарив его за проделанную им работу. Но я имею основание сказать, что Федор Васильевич далеко не полностью освободил себя сам от забот об институте. И дело тут не только в том, что наша с ним дружба невольно «задевала» вопрос о жизни института. Студенты искали повод посетить его, я — не скрою — пользовался его советами. Бывало, звонок телефона — или в институт, или ко мне на квартиру — оповещает о желании Федора Васильевича поговорить обо всем и... об институте, о студентах, о преподавателях — особенно о тех, кто ему нравился характером, знаниями, мастерством преподавания.

V

В статьях Федора Гладкова о литературе, в огромной переписке его с читателями, в выступлениях его в печати, на заседаниях Правления Союза писателей, в Ученом совете Института мировой литературы, на сессиях Моссовета, депутатом коего он неоднократно избирался, в практике его общественной деятельности — всюду и везде я угадываю в Гладкове вечного педагога, учителя, просвещенца. Вот он подымает голос за новый быт, справедливо полагая, что строительство нового быта «одна из основных задач перевоспитания новых поколений». Он — за создание подлинно новой школы и детских воспитательных учреждений, для чего нужна такая педагогика, которая не хромала бы «на обе ноги». Призывая соратников к строительству новой жизни, Гладков считает обязательным для писателя познавать жизнь, учиться «напряженно, как внимательный ученик». Сравнение писателя с внимательным учеником — типичная гладковская «поэтика».

Рассуждая о сущности процесса культурной революции в стране, Гладков напоминает марксистское положение о воспитании нового человека и подчеркивает: «По словам Маркса, воспитателя самого надо воспитывать». С гордостью он говорит о вновь подготовленных кадрах нашей советской, «собственной» интеллигенции, в составе которой Федор Васильевич обязательно видит учителей, ибо «воспитание работника социалистического труда — дело первостепенной важности». «Воспитанный работник, как полноценный гражданин», обладает всеми качествами нового активного члена коллектива строителей нового мира! Указывая на великий воспитательный авторитет русской классической литературы, Федор Васильевич считает классиков ее «учителями жизни, провозвестниками человеческой правды, пророками великого будущего».

* * *

Последней весной его жизни была весна 1958 года. Он с юношеской бодростью готовился к своей юбилейной дате — 75‑летию со дня рождения. Юбилейная комиссия, возглавленная Леонидом Сергеевичем Соболевым, работала с душой. Федор Васильевич порою «стороной» интересовался ходом подготовки вечера, который должен был состояться в Колонном зале Дома Союзов. Он передал мне для комиссии пачку писем от своих бывших учеников:

— Это — моя молодость. Начало нашего века.

И попросил прочесть вслух некоторые. Я читаю письмо Марии Антоновны Кувичинской, где она называет своего учителя «дорогим сеятелем с большим лукошком». Вот письмо от Ивана Васильевича Шконды. В нем припоминается факт, как учитель Гладков настоял на приеме в высшее начальное училище казачьей станицы Павловской бедняка «иногороднего», то есть Ивана Шконду. Александра Павловна Синиченко, бывшая ученица 4‑го класса школы в поселке Кокуй, благодарит Федора Васильевича «за чуткое отношение к бедным детям старой сибирской деревни» и за то, что его ученики по своему развитию и кругозору равны выпускникам.

Читал я эти письма вслух, а юбиляр что-то смущенно, несвязно говорил: