Воспоминания о Ф. Гладкове

Я решил для подкрепления взять Василия Семеновича. Мы вошли к директору в кабинет и сначала заговорили о чем-то другом. Федор Васильевич был в очень хорошем настроении, сказал нам, что он вчера хорошо поработал, похвалил весеннюю оттепель, так рано наступившую в Москве. Словом, все шло отлично.

— На вас обижаются студенты, Федор Васильевич, — сказал я, выбрав, по моему мнению, удобный момент. — Зачем, говорят, портрет Маяковского выбросили на чердак?

— На чердак? — удивился он. — Впервые слышу. Я советовал перевесить его из центра актового зала, чтобы не выпячивать, а на чердак... Это чей-то фокус.

Без труда и волнений мы договорились: портрет В. В. Маяковского снова водворить на прежнее место, а чтобы не было кривотолков, директор института на ближайшем студенческом собрании выступил со своими воспоминаниями о В. Хлебникове и В. Маяковском.

Воспоминания Федора Васильевича не лишены были некоторого налета огорчений, разочарований, которые ему как редактору журнала «Новый мир» доставлял в свое время В. В. Маяковский, но общий тон выступления был доброжелательный.

Горячий и вспыльчивый по натуре, Федор Васильевич на редкость был чуток и мягок, когда речь заходила о человеке, достойном уважения. Помню, мы заговорили с ним о Константине Сергеевиче Шамбинаго, глубокоуважаемом профессоре, докторе филологических наук, преподававшем у нас, в ГИКе и в Педагогическом институте имени В. Потемкина.

— Чудесный человек, — сказал о нем Федор Васильевич, — великолепный знаток отечественной литературы, истории.

Я рассказал несколько смешных историй. Федор Васильевич от души посмеялся над чудачеством профессора, когда он, к примеру, придя к нам на лекцию, спрашивал:

— Голубки́, это ГИК или педагогический?

— Финансовый! — бывало, крикнет какой-нибудь остряк-самоучка, и семидесятипятилетний профессор вскинет вверх свои густые поседевшие брови и отрежет:

— Невеждой будете, молодой человек, как Алексей Толстой.

Разумеется, профессор шутил, и мы неистово, горячо смеялись.

С неослабным вниманием Федор Васильевич выслушал мой рассказ о мужестве К. С. Шамбинаго в суровые дни, когда гитлеровцы бомбили Москву.

— Голубки́, прятаться пойдем или будем продолжать? — не раз спрашивал профессор, оборвав на минуту лекцию, и студенты достойно отвечали:

— Будем продолжать!

Воздушная тревога не мешала лекциям К. С. Шамбинаго.

В связи с предстоящим 75‑летием К. С. Шамбинаго руководство Литинститута приняло решение ходатайствовать о представлении его к правительственной награде.

На фронте мне, как начальнику штаба части, не раз приходилось оформлять наградные документы, а здесь, в гражданских условиях, я впервые участвовал в таком большом и волнующем деле. Даже не верилось: неужели наградят?

И вдруг в один погожий летний вечер всем известный диктор читает Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении профессора К. С. Шамбинаго орденом Трудового Красного Знамени.

Первым позвонил в институт Ф. В. Гладков и попросил собрать небольшую группу студентов и пойти поздравить Константина Сергеевича на его квартире. Он жил на Арбате. Так мы и сделали.

Свои директорские обязанности Ф. В. Гладков исполнял самозабвенно и увлеченно. Причем не всегда он, скажу честно, находил достойную поддержку, отклик с нашей стороны. Иногда мы просто не понимали Федора Васильевича и к его инициативе, предложению относились прохладно. Так было с организацией хора в институте.

Мы упрямились. Кто-то из остряков окрестил это предложение коротко и ехидно: «хорик». И, как говорится, пошла писать губерния.

Наум Гребнев, встретив Расула Гамзатова в коридоре, спросил:

— Расул, ты почему не поешь?

Расул опешил. Как можно говорить горцу, что он не поет?!

— Я, Нёма, пою, только ночью, когда ты спишь.

Не отвечаю за достоверность, но думается, что при всей кажущейся правильности идеи организации хора в Литературном институте она не могла прижиться по одной весьма важной причине: студенты были страшно заняты своей творческой работой, и урвать два-три часа в неделю каждому было трудно.

Интересно у нас проходили семинары.

Бывали случаи, когда студенты не соглашались с выводами руководителя семинара, но это никого не пугало. Сам Федор Васильевич Гладков, даже при его горячности, охотно поощрял критику, преследующую благородную цель. Он не терпел критику ради критики, злопыхательство, недоброе отношение к товарищу, его удаче или неудаче, и справедливо заметил однажды:

— Радоваться чужому успеху — это тоже дар.

Работа творческой кафедры, независимо от того, кто ею руководил, непосредственно направлялась Федором Васильевичем. Он отлично понимал, что хорошо организованный учебный процесс, слаженная работа творческих семинаров — верная гарантия успехов.

И тут все его интересовало: и ход обсуждения новых стихов или рассказов того или иного студента, и глубина проблем, которые поднимает в своих выступлениях руководитель семинара.