Воспоминания о Ф. Гладкове

Старый коммунист в высоком смысле этих слов, он не терпел каких-либо идейных загибов, выкрутасов. Для него такие понятия, как патриотизм, художественная правдивость, идейность произведения, были не отвлеченными литературоведческими терминами, а самой сутью, кровью и плотью книги.

С позиций высокой требовательности к художественному творчеству он подходил и к нашим работам, не делая никаких скидок и исключений, направлял всю деятельность института к главной цели: формированию писателей-борцов, патриотов.

Не без участия Федора Васильевича Гладкова в практику комитета ВЛКСМ были введены творческие отчеты, где скрупулезно и чутко оценивались все удачи и неудачи наших поэтов и прозаиков. Впервые более широко мы познакомились на этих отчетах с творчеством Игоря Кобзева, Маргариты Агашиной, Михаила Скороходова, того самого писателя, который много лет спустя совершил путешествие на «Шелье».

На литературных вечерах, в которых неизменно участвовал Ф. В. Гладков, обсуждались произведения Э. Асадова, И. Дика, Б. Бедного, Ю. Трифонова, Е. Винокурова, Ю. Бондарева, К. Ваншенкина, Расула Гамзатова, Ивана Ганабина, Ивана Завалия, Льва Кривенко и многих других.

Я не помню такого случая, чтобы Федор Васильевич равнодушно отнесся к тому, что говорили в зале. Его волновало все: и насколько глубоко идет обсуждение, как реагирует сам автор на критику, и достаточно ли подготовленно выступают оппоненты. Язык, сюжет, композиция произведения, как и образность стихов, их эмоциональная насыщенность, были всегда в центре внимания.

И мы не обижались, если Ф. В. Гладков «встревал» в разговор во время речи оратора или по-отечески журил нас за то, что «мелко плаваем».

— Не бойтесь глубинки, ныряйте, а то, я вижу, вы похожи на тех пловцов, что держат наверху все туловище, а голову в воду прячут.

Вспоминается такой случай. Виктор Гончаров увлекся рисованием. Способности к живописи у него обнаружились давно. На одной из лекций он нарисовал меня. Причем худющего, костлявого до того, что я стыдился сам смотреть на себя. Ночью я выкрал его блокнот, лежавший в изголовье, и пригрозил пальцем:

— Ты у меня дорисуешься!

Об этом случае я как-то рассказал Федору Васильевичу.

— Вы обиделись на рисунок? — спросил он. — Какой вы еще молодой, — вздохнул Федор Васильевич и, не сводя с меня своих пронизывающих глаз, сказал: — На это смешно обижаться. Помните, как меня Архангельский подкрасил? Что же, я буду бегать и скупать его книгу?

Мне посчастливилось видеть Федора Васильевича Гладкова в самых различных ситуациях. Порой очень смешных, забавных, а порой до того серьезных и сложных, что мне, студенту, нередко приходилось туго, не по себе из-за своей недостаточной подготовленности.

Был такой случай. Заговорили мы с Федором Васильевичем у него на квартире об астрономии. Точнее сказать, заговорил он, а я вынужден был «лупать» глазами. Федор Васильевич глубоко и с блеском знал все, как мне представлялось, что касалось науки о мироздании, Он предложил мне выйти на балкон и, глядя на ярко высвеченное звездами небо, рассказывал о планетах, о самых различных созвездиях.

Вечер был лунный, безветренный, теплый, и Москва неторопливо погружалась в обычную предночную тишину. Я любил ее больше всего в эти неповторимые часы, а тут еще рядом стоял седоголовый мудрец, знающий жизнь, как я таблицу умножения.

Мне кажется, что большой человек, пусть то писатель или художник, инженер или рабочий, колхозник или партийный работник, никогда и никому не станет навязывать своего мнения. Только самоуверенные невежды, возомнившие себя вершителями человеческих судеб, способны подминать мнение других, не считаться с тем, что подсказывает здравый смысл.

Во всем, в большом и малом, я видел, как иной раз Федору Васильевичу трудно было отказаться от своего мнения и принять чужое. Но он отказывался и принимал, и потому его авторитет рос.

Директор глубоко интересовался всей студенческой жизнью, находил время читать наши рукописи, выступать с докладами, следить за тем, чтобы был надлежащий порядок в столовой и в общежитиях.

— Не думайте, — учил он нас, — что хорошо заправить койку, научиться красиво есть — мелочи. Это зеркало. Оно отражает уровень культуры человека.

Он нередко беседовал с нами о любви или дружбе, размышлял, почему эти чувства бывают прочными или быстро разрушаются. Об одной мне известной паре он сказал пророческие слова:

— Ничего у них не выйдет. Слишком разного склада люди.

И верно. Жизнь подтвердила, что Федор Васильевич был прав. Хорошей семьи у той пары так и не получилось.

Неуемной и жадной была любовь Ф. В. Гладкова к родной русской литературе. Его глубоко огорчали те поденки, которые появлялись иной раз в журналах, отдельными изданиями. Зато сколько восторга, радости он испытывал, прочитывая новую хорошую книгу!

— Прочтите ее обязательно, — наказывал он.

И еще одно воспоминание...

В 1952 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла моя первая книга.