Воспоминания о Ф. Гладкове

Он встретил нас по-отечески. И особенно был доволен, узнав, что один из нас — Михаил Родионов — его земляк, уроженец Чернавки.

— Вы, значит, внук Трягина. Как же, помню. Жили в Сусином. Ну, рассказывайте — кого знаете, что с кем сталось.

Все, что касалось Чернавки, его живо интересовало. Радовался хорошему, горевал над бедой. Услышав, что в селе сгорела школа, тогда же послал от себя тридцать тысяч. Теперь эта новая школа носит его имя.

Из всех комнат просторного дома он выбрал для работы небольшую, но самую светлую — угловую, с окнами на юг и запад. Мебель и вещи лишь необходимые. Письменный стол с горкой остро очиненных карандашей (писал только карандашом). Стопки чистой бумаги. Странички исписанной, где многажды перечеркнуты слова, строки. У стола на табурете, прямо за спинкой стула, где сидел, работая, ведерный самоварище с медными начищенными боками. Крепкий чай. Наливал, не отрываясь от рукописи.

И книги. Множество книг. Пожелтелые, слежавшиеся переплеты. Открываю одну, другую. Все старые издания русской фольклористики. Афанасьев. Братья Киреевские...

Прекрасный знаток народного языка, создавая повесть о прошлом, он не уставал проверять себя, не жалел времени, чтобы уточнить какую-либо поговорку, присказку. И вовсе не из педантизма.

— Великие богатства в этих трудах собраны, — услышали мы от него. — Чем больше роюсь, тем больше нахожу.

Не потому ли такими самоцветами блещет в последних повестях речь Володимирыча, бабки Натальи, Параскевы, да и всех героев. В жизни услышанное, сохраненное памятью, творчески переплавилось с дивными находками из книжных богатств...

Требовательность к языку, чеканке слова Федор Васильевич старался внушить и нашей литературной молодежи, нам, еще неопытным редакторам только что основанного издательства. «Не выпускайте книг-скороспелок, — не раз говаривал он. — Направляйте творческие поиски ваших авторов, чтобы смелее ставили вопросы, которые жизнь выдвигает, и создавали вещи образные, яркие».

Пензенское литературное объединение и областной альманах «Земля родная» буквально выпестованы им. Во все наши заботы Федор Васильевич вникал ревностно. Когда издательству недоставало печатных машин, Гладков не знал покоя. Звонил в министерства и главки, действовал как депутат, добивался, требовал помочь молодому коллективу. И машины были получены.

Запомнились его слова, сказанные однажды секретарю обкома партии: «Вырастить хорошего писателя не менее важно, чем вырастить хлеб. Помогайте, заботьтесь, как о хлебе!»

Очень радовался Федор Васильевич тому, что начинает набирать силу литературный молодняк и все больше становится способных авторов и что идут они из самых глубин России. Однажды я рассказала ему, как пришел молоденький паренек из дальней деревни, несмело положил на стол тетрадку стихов. Была в них живинка, и мы разговорились. Тогда нагибается мой парень к мешку, в каких возят картошку, и, пошарив в нем, давай вытаскивать и стихи, и рассказы, и поэму!

Федор Васильевич так и загорелся:

— Говорите — мешок притащил! — И тут же озабоченно переспросил: — И способен? Значит, родник бьет в душе. Обязательно помочь надо. Если есть что стоящее, непременно печатайте. Добейтесь, чтобы повышал образование, расширял умственный горизонт.

Сам Федор Васильевич взыскательно следил за развитием каждого обещающего дарования. Одобряя поэтические сказки сотрудницы сельской районной газеты Александры Петровны Анисимовой (теперь она давно член Союза писателей), их умную иносказательность, хороший народный язык и современную тематику, сурово обрушился на редакторов и автора за сказку «Заколдованная липа». «Напрасно печатали, сказка слабая, подражательная, не оригинальна ни по сюжету, ни по мысли. Чем талантливее человек, тем больше требовательности, а вы. Эх, вы...»

Очерки заводского техника Георгия Вьюнова он ценил за остроту жизненных тем, правду событий. «Но мало всматриваетесь в человека, — пенял автору. — Ведь какие вокруг люди! Борцы, деятели, отвечающие за судьбу страны. Старайтесь проникнуть в их чувства, в идейные побуждения, а не только рисуйте действия».

Он заботливо и придирчиво читал каждый новый номер альманаха, был щедр, поощряя способного автора, резко выговаривал редколлегии за либерализм, когда замечал бедность языка, мелкоту темы в рассказе, очерке, стихотворении, а главное — если не видел огонька таланта в авторе.

С беспощадной прямотой говорил горькую правду о бездарной рукописи. И от нас требовал ограждать литературу от серых, бесталанных произведений. Случалось, и обижался на его отзыв автор равнодушно-серенького повествования. Но Федор Васильевич не признавал утешительства.

— Зачем оставлять человека в заблуждении? — сердился он на наши попытки смягчить суровую оценку. — Верно, у этого вашего автора есть свой талант в другом деле, где и пользу принесет. А здесь — толку не выйдет. Вы оставляете его в надежде, что эта вещь не удалась — другая удастся. Еще, чего доброго, подсоблять начнете, «дотягивать»!