Читаем Воспоминания о Ф. Гладкове полностью

Из русских писателей — своих современников — в последнее десятилетие своей жизни Федор Васильевич в разговоре со мною выделял Лидию Сейфуллину, Александра Твардовского, Константина Федина, Даниила Гранина, которого он называл «молодым писателем». Я отнюдь не хочу утверждать, что только эти писатели были в круге зрения Федора Гладкова, но, повторяю, со мной он говорил о них.

Как радовался Гладков, когда Лидия Сейфуллина написала статью о его «Повести о детстве»!

Он сказал мне об этом уже спустя несколько лет:

— Статьи и рецензии были. Но до сердца не доходили. Мне дорого, что она, она написала — праведница эта.

А ей он отправил письмо в тот же день, как прочел в «Литературной газете» (15 июня 1949 г.) статью: «До слез взволновали Вы меня своей задушевной статьей, словно обняли меня любовно, крепко. Спасибо Вам, друг мой! Как радостно сознавать, что человечность в искусстве — чудесная сила... Вы дороги мне, как родная сестра, как милый друг на всю жизнь...»

Своей душевной чистотой, человечностью привлекала его Сейфуллина.

Он полагал, что о беспризорных детях не было и нет в советской литературе ничего лучше, чем ее «Правонарушители».

— Только ей, ей одной удалось так узнать и полюбить этих заброшенных детей.

Гладков очень досадовал, что мало известен ее рассказ «Собственность» (1933) — о трагедии собственнического уклада жизни, растлевающего человеческую душу.

— Это классический рассказ, его следовало бы выпустить отдельным изданием и массовым тиражом, чтобы стал известен повсеместно.

Гладкову были известны слова Сейфуллиной из ее некролога Ларисе Рейснер: «...пока живой день еще не кончился, еще идет, надо иметь мужество и умение испить весь его вкус, запах, цвет и свет».

— Именно мужество и умение. Не все им обладают, — говорил он.

Но он не знал или, вернее, не успел узнать ее последней записи в блокноте: «Ощущение всех возможностей победы над скорбями, недугами, унижением, даже над смертью — высшая правда жизни».

Ведь в этих словах философия жизни и самого Гладкова.

...Твардовского он любил отеческой любовью. Говорил о нем с гордостью, с пристрастием, подтверждая сказанное стихами из «Василия Теркина». У меня сложилось впечатление, что он знал наизусть почти всю поэму.

Однажды он встретил меня совсем неожиданным приветствием:

— Поговорим о «Василии Теркине», чтоб на душе просветлело. «Вот стихи, а все понятно, все на русском языке...»

Гладков считал Твардовского лучшим русским советским поэтом, лучшим, достойнейшим наследником Некрасова:

— Стихи Твардовского с равной силой волнуют сердца и самых простых людей, и высоких интеллектуалов. В них классическая некрасовская простота русского стиха стала новаторством, выражением советского народного характера времен Великой Отечественной войны.

И тут же прочитал наизусть любимые строки:


Но покуда вздох в запасе, Толку нет о смертном часе. В муках тверд и в горе горд. Теркин жив и весел, черт! Праздник близок, мать Россия, Оберни на запад взгляд. Далеко ушел Василий, Вася Теркин, твой солдат. То серьезный, то потешный, Нипочем, что дождь, что снег, — В бой, вперед, в огонь кромешный, Он идет, святой и грешный, Русский чудо-человек.


И личные отношения Гладкова и Твардовского были теплыми и дружественными.

Что касается Твардовского, то мне запомнились его слова, сказанные как-то на заседании редколлегии «Литературной газеты» во второй половине 40‑х годов. В редколлегию тогда входили и Твардовский, и Леонид Леонов, и Погодин; все эти писатели собирались каждую неделю и горячо обсуждали предстоящий номер.

На одном из таких заседаний Твардовский обрушился на рецензию, восхваляющую весьма посредственный роман о строительстве где-то на Дальнем Севере:

— Пора перестать захваливать плохие романы. Серо, тускло, ни одного живого образа. Не строительство — каша с патокой. А критик добавил туда сахарина с елеем. И критику, и автору романа, да и другим молодым не мешает поучиться у Гладкова, как писать о строительстве, — пусть вспомнят его «Цемент» и «Энергию». У Гладкова многому можно поучиться.

После заседания я спросила Твардовского, не знает ли он, над чем сейчас работает Гладков.

Он ответил:

— Часто его вижу. На днях читал мне кусок из новой повести о деревенском своем детстве. Отлично. Прочтете скоро в журнале.

Эта повесть («Повесть о детстве») была напечатана год спустя в журнале «Новый мир» за 1949 год (№№ 2, 3, 4).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное