Воспоминания о «Литературной газете»

И только в сорок пятом –

Паспорта.

В Союзе писателей к Воронову относились хорошо, особенно его друг с комсомольской юности Верченко.  Юрия Петровича назначили главным редактором журнала «Знамя», избрали секретарём правления. Время затягивало душевные раны.

Пришла «перестройка», а с ней горбачёвско-лигачёвская чистка партийного и государственного аппарата. Опытных, проверенных работников заменяли теми, кто так или иначе был обижен при прежнем руководстве, или чьи родственники пострадали в более ранние времена. Воронов, не имевший никакого опыта партийной работы, стал заведующим отделом культуры ЦК КПСС. Насколько знаю, это назначение, в отличие от многих других типа Ельцина, вызвало дружное одобрение.

Но в команде разрушителей партии и государства Юрий Петрович оказался чужаком, он в их чёрных делах участвовать не стал. И над его многострадальной головой второй раз сломали шпагу. Гражданская казнь была совершена с чисто горбачёвским иезуитством. От работы Воронова отстранили, но формальное решение по нему не приняли. Год или больше пребывал в этом крайне неприятном состоянии.

Идеей пригласить его главным в «Литгазету» я поделился с коллегами, с Верченко и Марковым. Все за. Надо обращаться в ЦК. Кому? Конечно, мне. Моя должность предусматривала выполнение неприятных функций. Эта была самой неприятной из всех. Чаковский взял меня на работу, я к нему испытывал чувства на грани нежности. Прекрасно понимал, каким ударом будет для него отставка после всего, что он сделал для газеты. А если прямо – сделал газету. Скрепя сердце, еду к Зимянину. Рассказываю о ситуации в редакции и передаю просьбу редколлегии.  Михаил Васильевич тоже за. Докладывает Горбачёву. Вскоре звонит, передаёт его реакцию: для «Литературной газеты»  не пожалеем отдать даже такого ценного работника.

Зимянин без проволочек пригласил Александра Борисовича, объяснил ему политику нового руководства в обновлении кадров, пообещал оставить и членство в ЦК, и депутатство со всеми полагающимися житейскими приложениями.

Проводили Чаковского на пенсию тепло и сердечно, как он того заслуживал.

Вскоре на двери его кабинета появилась новая табличка. Четвёртый Юрий Петрович в редакции, судачил народ, не перебор ли?

Смена главного – событие важное, многогранное по своим последствиям. Конечно, мне как ближайшему сотруднику Чаковского  следовало уйти вслед  за ним, предоставив новому редактору сформировать свою команду. В нормальной обстановке так и произошло бы. Но обстановка-то  была совсем не нормальная. И о моём перемещении  никто из вышестоящих даже слышать не хотел. Оставалось примириться: я на свою должность был назначен решением секретариата ЦК КПСС и не был себе хозяином ни в  малейшей степени.

Воронов, прекрасно ориентировавшийся и в литературе, и в журналистике. Без раскачки взялся за дело. Газету вёл мягкими руками, но твёрдо. Налаженный механизм её выпуска работал, как и прежде, чётко, редакционная фронда приутихла. К сожалению, здоровье Юрия Петровича было уже сильно подорвано. Перенесённые испытания не прошли бесследно. Утром того дня, когда в Колонном зале Дома Союзов было назначено торжественное собрание в честь 60-летия «Литературной газеты», у Воронова случился инфаркт. Обширный. Оправдался не шедший у него из головы сон:

Что порою не приснится!

Вот и нынче сон –

Чудной:

Солнце с неба

Мёртвой птицей

Рухнуло

Передо мной.

«Литературная газета» опять осталась без редактора.

Вслед за Вороновым покинули редакцию покинули все Юрии Петровича. Меня назначили главным редактором вновь созданной газеты ЦК КПСС «Гласность», Щекочихин  стал народным депутатом, Куликов уехал собкором в Китай.

Воронов уже не вернулся к активной работе. Умер он в 1993 году. На прощание в Центральный дом литераторов пришло много людей. Среди произносивших надгробное слово были и те, кто его погубил: Горбачёв, Яковлев, Медведев. Говорили в соответствии с моментом, некоторые даже с иудиной слезой в голосе. И никто не произнёс слова  коммунист. Я говорил после них. Похороны – не место для полемики. Я сказал только, что Юрий Петрович никогда никого и ничего не предавал, идеям своим не изменял, жил и умер как настоящий коммунист. Потом некоторые  подходили, жали руку: хорошо ты им врезал. Хотя  сами благоразумно промолчали.

Наш самолет летел и летел

Напутствуя меня при переходе из МГК КПСС в «Литературную газету», Виктор Васильевич Гришин среди прочих дал такой совет:

– Первый год не делайте никаких изменений в работе редакции, кроме самых необходимых.

В 1980 году я только осваивался с новыми обязанностями, узнавал людей в газете и вокруг неё, постигал их сложные взаимосвязи, изучал современную литературу, вникал в проблематику отделов второй тетрадки.   Сделал же только одно: выхлопотал для редакции новое здание, о чём уже рассказывал.