Воспоминания о «Литературной газете»

Так в чем состояла причина строгого контроля за прессой? В том исключительном положении, которое занимала советская печать. Во-первых, ей верил народ, зная: все, что напечатано, – правда. Малейшие ошибки строго наказывались и обязательно исправлялись. Газеты читали все. Мои бабушка и дедушка в своем селе Вязовка Сталинградской области выписывали областную и районную газеты, радио – репродуктор в доме никогда не выключался. Московский дед всю жизнь выписывал «Известия». Влияние на состояние умов в обществе пресса имела колоссальное. Заметка о чьем-то успехе была почти как орден. Попасть в газету в роли критикуемого значило столкнуться с большими неприятностями, часто чрезмерными. Многие деятели культуры вот уже 20 лет вспоминают критику в свой адрес в какой-нибудь малозначительной газете, как важнейшее событие собственной творческой жизни, предмет гордости. Как метко сказала Галина Волчек, «выдают булавочные уколы за боевые шрамы».

Особенно строго следил Главлит за всем, что касалось национальных отношений. Это ведь столь тонкая и обостренно воспринимаемая тема, что одно слово может вызвать бурю.

Главлит все время расширял свои полномочия. Его руководители – начальник П.А. Романов и заместитель В.А. Солодин в существующих обстоятельствах присвоили себе право быть высшим судом по любому вопросу. Требовали снять не понравившиеся им абзацы и фразы, менять в статьях формулировки и даже заголовки. Поразившая их болезнь всемогущества создавала всем, кто работал в печати, огромные трудности. Газетчики и журналисты не хуже главлитчиков разбирались в политике и идеологии, свой долг видели в том, чтобы не скрывать, а вскрывать недостатки и пороки окружающей действительности, но прорывы в этом направлении бывали редкими и ограничивались сферой экономики, науки, здравоохранения, просвещения, торговли, быта. В общем, «суди не выше сапога».

Плохую службу сослужили Главлит с направлявшими его работу руководителями ЦК КПСС и партии, и стране.  Печать, бывшая при Ленине «самым острым оружием партии», из оружия превратилась в стальные латы, которые защищают власть имущих.

Ко всему прочему, цензура нередко использовалась местными руководителями в своих интересах. Любой готовившийся корреспондентами центральных газет критический материал по какой-то области или республике, конечно, не мог пройти мимо местного руководства, которому страсть как не хотелось его появления. Следовал звонок в ЦК либо заведующему отделом пропаганды, либо куратору в орготделе: остановите! И часто это действовало.

Сейчас, по прошествии многих лет уже и не вспомнить конкретные примеры из жизни «Литгазеты». Поэтому приведу пример другого рода, тоже связанный с «Досье». Один из номеров газеты был целиком посвящен К.К. Рокоссовскому. За новыми материалами я обращался в числе других и к внуку маршала – Константину Вильевичу. Он передал редакции десятки страниц, выкинутых военной цензурой из книги мемуаров маршала «Солдатский долг». Те страницы, где он разбирал просчеты высшего военного руководства, в том числе тогдашнего начальника Генштаба Г.К. Жукова, по подготовке к войне и организации оборонительных операций. Его позиция никак не согласовывалась с принятой со времен Хрущева линией: все неудачи валить на Сталина. Про трусов и изменников тоже убрали – ведь их объявили жертвами «культа личности». Разительно отличаются два издания мемуаров адмирала флота СССР  Н.Г. Кузнецова. Неизгладимые следы военной цензуры.

Теперь о редактировании . Самый простой его вид – устранение повторов, длиннот, улучшение композиции: то, что порой не видит увлеченный своим текстом автор, сразу замечает опытный редактор. В памяти сохранился один из показательнейших

примеров, относящихся к первым годам моей профессиональной работы в карельской республиканской газете «Ленинская правда». Сотрудник сельхозотдела Николай Горшков передал из командировки огромную корреспонденцию о ходе полевых работ, примерно на полполосы. Главный редактор Федор Алексеевич Трофимов, писатель, мастер слова, уже в верстке сделал сокращение, в результате которых корреспонденция ужалась до 90 строк. Отдавая отредактированный материал в секретариат, Трофимов сказал: «Все-таки водянисто получилось!»

Думаю, не погрешу против истины, если скажу, что сокращению подвергались все поступавшие в редакцию материалы. Получивший в свое распоряжение полосу отдел стремился втиснуть в нее две, а то и три статьи. Это было неизбежно при 16 полосах раз в неделю, за место на которых боролись десятки штатных и нештатных авторов. Прежде всего их просили сделать сокращения самим.