Воспоминания о «Литературной газете»

Скрежеща зубами, мысленно проклиная всех редакционных врагов творчества, авторы после долгих мучений находили, наконец, 5-6, а то и 10 строчек, с которыми готовы были расстаться. Хотя сердца их при этом обливались кровью, а текст казался непоправимо изуродованным. Затем за сокращения принимались сотрудники отдела. Из кабинета, где это происходило, неслись крики, проклятия и стенания. Но у сотрудников всегда был в запасе последний аргумент: ну, вы же видите, говорили они авторам, сколько строк не влезает в полосу, а она ведь железная, не резиновая, раздвинуть нельзя. Так что или ищите, где еще можно снять лишние строки, или мы ваш материал снимаем и как будет возможность, опубликуем. Большинство на такую перспективу не соглашалось и сдавалось. А наиболее именитые или лично знакомые шли ко мне, требуя прекратить издевательство над всемирно (или всесоюзно) известным автором. Я, естественно, разделял возмущение и брался лично найти выход.

Многолетний опыт работы такого рода помогал. Ведь если в статье, состоящей из 30-40 абзацев, из каждого изъять всего одну строку, материал сразу тает до нужных размеров. Иногда обнаруживался и дополнительный резерв – длинный заголовок. Найди вместо него одно яркое слов – сразу станет легче. Последним средством было перебрать часть текста самым мелким шрифтом – нонпарелью (его название переводится «несравненная»). Тогда ведь никто из нас не знал, что такое компьютерный набор, дающий возможность одним нажатием клавиши уменьшить размер шрифта и вместить любой текст в имеющийся на полосе объем. Как просто! А сумеет ли читатель разобрать мелкие и узкие литеры – его проблема.

 Умение редактировать текст — показатель высшей в печати квалификации. Им обладают избранные. В «Литгазете» таких было немало на всех уровнях редакционной иерархии. Автор почти 100-процентно не видит недостатков в собственной рукописи. Весь во власти захватившей его темы, не замечает длиннот, повторов, возможностей ярче и глубже ее раскрыть. Редактор свежим взглядом все это видит да еще обогащает и уточняет текст за счет своей эрудиции, которая у «коренников» была почти безграничной.

Сами наши «коренники» писали так, что у них ни одного слова нельзя было ни выкинуть, ни добавить. Тем, кто творчески послабее, каждое редактирование их произведений давало неоценимые профессиональные уроки.

Я уже писал, как помогала нашему новобранцу Юрию Щекочихину редактура мастера этого дела Нели Логиновой. Немалую помощь получал на первых порах по приходе в газету Федор Михайлович Бурлацкий.  Человек знающий и квалифицированный, он не сразу попал в ее тональность и манеру письма. Положение политического обозревателя исключало доработку его материалов в отделе. И первые статьи доводились до нужных кондиций редакторатом.

Множество прекрасных писателей обращались со словами благодарности к редакторам их книг. В газете и ритм другой, и объемы несравнимы, поэтому ничего подобного не происходило, поскольку работа над любой рукописью была делом рутинным, постоянным и являлась неотъемлемой частью общего дела.

Наши кураторы

Что такое куратор? Это человек в вышестоящем или надзирающем органе, который постоянно работает с нашей газетой, знает её кадры, помнит наиболее значительные публикации.

Кроме Союза писателей, вышестоящим органом для нас был ЦК КПСС, а надзирающим – Главлит СССР. Начну с него.

Надзор за «Литгазетой» был там поручен члену коллегии Владимиру Алексеевичу Солодину. Мы с ним находились в постоянном конфликте.

По мелочам не спорили, никаких нервов бы не хватило. Однако ж не давали неутомимому борцу за идейную чистоту прессы и литературы упиваться своей властью над печатью. Мне тогда казалось, что он испытывал какое-то садистское наслаждение, за час-за два до подписания номера требуя что-то снять, что-то поправить. Но А.В. Романова, который в описываемое время руководил Главлитом, такие люди устраивали. В этом учреждении твёрдо знали: перебдят – никто слова не скажет, недобдят – жди беды.

Весьма показательна история Солодина после контрреволюционных событий 1991 года. Запомнился эпизод 1990 года. Выходим мы с ним из здания Главлита в Китайском проезде. Он останавливает меня около ларька, торгующего горячими пирожками, и спрашивает:

– Как ты думаешь, сколько зарабатывает этот пирожник? Я его спросил и ушам не поверил: в десять раз больше, чем я, член коллегии!

Увидев его через несколько месяцев, уже я глазам не поверил. Вместо строгого костюма на нём был какой-то немыслимый для солидного человека пиджак в крупную клетку. А ещё через несколько месяцев наш твердокаменный ревнитель незыблемых устоев и вовсе пустился во все тяжкие: вышел из партии, стал поносить всё советское и коммунистическое и таким образом очень неплохо устроился при ельцинском режиме. Новый коллега Солодина по телевидению в интернете рассказал, что денег теперь у него было немеряно…