Воспоминания о «Литературной газете»

Почти одновременно с антиалкогольной реанимировали, за неимением собственных, и ещё одну андроповскую идею. Объявили непримиримую войну «нетрудовым доходам». Под этой маркой на садовых и приусадебных участках рушили теплицы и парники, лишние квадратные метры садовых домиков. Жуть! В страшном сне не приснится. Троица ликовала. К счастью, строгость партийных постановлений, как и царских законов, смягчалась необязательностью их исполнения. Разумные люди на необъятных просторах родины рапортовали, как положено, но глупости не тиражировали. Недовольство, меж тем, росло.

Надо было максимально использовать это. Горбачёв отстраняет Лигачёва от руководства печатью, радио и телевидением и отдаёт всё в трясущиеся от нетерпения руки Яковлева.

И вот памятное совещание главных редакторов, которое он проводит в качестве главы идеологии. Слово, которое звучало чаще других, – плюрализм. Редакторы, причислявшие себя к «твёрдым искровцам», вышли с этого совещания в глубоком недоумении. Многие десятилетия вся советская пресса строго следовала единым установкам, коллективно выработанным партией. В этом была сила советской пропаганды, неустанно крепившей политическое единство народа. Что же теперь? Куда хочу, туда и ворочу?

Волны от брошенного Яковлевым камня начали расходиться с поразительной быстротой. Оказалось, что среди редакторов просоветски и прокоммунистически настроенных людей не так-то и много. Зато разрушителей не счесть. Первую пятёрку нападения в быстро сформировавшейся команде составили личный выдвиженец Лигачёва К оротич («Огонёк»),  Яковлев («Московские новости»),  Старков («Аргументы и факты»),  Фронин («Комсомольская правда») и  Гусев («Московский комсомолец»). К ним быстренько примкнул недавний работник идеологического отдела ЦК Потапов («Труд»). Издания, которые они возглавляли, имели огромные тиражи, некоторые – более 20 миллионов экземпляров. Да что газеты! Журнал «Новый мир» под руководством Залыгина выдвинувшийся в первые ряды антикоммунистической прессы, имел полтора миллиона. Их общая разрушительная сила превосходила все известные человечеству боеприпасы. Добавьте к этому круглосуточную работу «Голоса Америки», Би Би Си и других враждебных радиостанции, которые по решению Яковлева с 1987 года получили полный простор в нашем эфире.

  Коротич Виталий Яковлев Егор

Старков Владислав

Фронин Владислав

Гусев Павел

На этом фоне «Литературная газета» была в числе немногих изданий, не изменивших свои позиции. Мы были в одном ряду с «Советской Россией», «Известиями» и хоть виляющей, особенно при Фролове, но всё же в принципе коммунистической «Правдой». Если и предоставляли свои страницы «прорабам перестройки», то старались обходиться без перехлёстов, отдавая предпочтение конструктивному диалогу с ними. Хотя теперь, когда многое тайное стало явным, понимаешь: некоторых и близко не надо было подпускать. Но это теперь, а тогда, во всеобщем безумном низвержении всего и всех, как по колдовству, охватившем массы, удержаться на грани разумного было непросто.

О состоянии прессы в тот период можно судить по истории с появлением в «Советской России» статьи Нины Андреевой «Не поступлюсь принципами», в которой она выступила против антикоммунистической вакханалии. Статью эту благословил для публикации Яковлев. Как стало потом ясно, с провокационной целью. Ибо он же организовал потом яростные атаки на неё верных ему изданий. Андрееву сделали символом, обрушиваясь на который, на самом деле обрушивались на партию. Валентина Васильевича Чикина, редактора «Совроссии», травили беспощадно. На встречах в ЦК он был в полном одиночестве. Я, кажется, один подходил к нему поздороваться, перекинуться несколькими фразами.

У нас в редакции, конечно, нашлось немало охотников включиться в громогласный хор ниспровергателей. Кто в открытую, кто исподтишка старались бросить и свой камень. Но Александр Борисович, редколлегия, партбюро стояли твёрдо.

– Позвольте мне тогда отдать свою статью в «Огонёк», – не без вызова обращались ко мне авторы непринятых материалов. Дело в том, что работникам редакции запрещалось печататься в сторонних изданиях. Но тут я никогда не возражал, снимая таким образом предвидимое напряжение в коллективе. Автор аппелировал бы к товарищам, шумел, возмущался. А так – довольный и даже гордый показывал всем желающим свою публикацию у Коротича или Яковлева. По прошествии же какого-то времени и сам факт забывался под напором новых событий. Что ни говори, а время было бурное, интересное.

Однако же у китайцев есть присловье: «Не дай вам бог жить в интересное время!»

Не буду вести хронологию горбачёвской перестройки, о ней есть горы литературы. Отмечу только её ключевые моменты.