Воспоминания о моей жизни

Итак, войдя в отцовский кабинет, помимо отца, я нашел там дона Бриндизи и художника Беллинчони. Последний был высоким, цветущего вида господином с бакенбардами и короткой, но пышной седой бородкой, одетым с большой элегантностью, он явно был доволен собой и окружающими. В нем не было ничего похожего на умирающего с голоду художника, того изнуренного гения, вроде Модильяни, что в промерзшей мансарде страдает по причине верности своим высоким идеалам и мечтает о создании шедевра, способного принести ему славу и деньги. Однако вместо шедевра у него получается чудовищная мазня наподобие той, что представляют собой фигуры и портреты Модильяни, которого снобы называют Моди.

Я принялся показывать Беллинчони свои рисунки, он рассматривал их благосклонно, но я уловил в его взгляде полное равнодушие, смешанное с чувством легкой иронии. Подобное выражение я видел на лице французского археолога Гомойя, в ту пору директора французской Школы археологии в Афинах, когда однажды, во время аттестационного экзамена в лицее, он оказался в числе экзаменаторов и услышал, как одна девочка на вопрос, каковы последствия весеннего разлива, не помню уж какой, реки во Франции, спокойно ответила: наводнение.

Тем временем родители определили меня в католический лицей Леонино, названный так в честь папы Льва XIII. Это была школа для детей итальянцев, живущих в Афинах, но ее посещали и греческие ребята, поскольку в ряде классов обучение велось на греческом языке. В лицее я пробыл недолго. Пару раз дома в присутствии родителей я употребил несколько непристойных слов и выражений, и отец, испугавшись, что приобретенный в школе навык войдет в дурную привычку, вскоре забрал меня оттуда. Отец мой был человеком строгих правил, и в семье нашей царил дух пуританизма, порой доходящего до лицемерия. Вспоминаю, что, когда родителей посещали их друзья и мы с братом оказывались в обществе взрослых, мать и отец, главным образом отец, всегда чувствовали себя как на иголках, ожидая в страхе, что кто-то из них заговорит на тему, даже отдаленно касающуюся любви или секса. Помню, как однажды один инженер заговорил о том, что в одном из районов Афин собираются открыть родильный дом. Причем вместо слов «родильный дом» он использовал выражение «клиника для рожениц». Стоило только прозвучать слову «роженицы», как в комнате повисла мертвая тишина, отец смущенно кашлянул и тут же постарался перевести разговор на другую тему. Подобная система воспитания, при всем своем пуританизме, положительно сказывается на формировании и развитии детского интеллекта. Значительно хуже, когда, желая предоставить детям свободу, им слишком рано, пусть в завуалированной форме, дают понять то, что они рано или поздно узнают сами. Такая система воспитания отрицательно влияет на умственные способности и образ мыслей ребенка, кроме того, в ней есть нечто от менталитета нудистов и вегетарианцев.

В пору посещения лицея Леонино я принял первое причастие. Некий священник, учивший меня вместе с другими мальчиками моего возраста катехизису, в течение нескольких дней объяснял нам смысл причастия и почему, прежде чем принять его, необходимо исповедаться. Мне запомнилось сравнение, которое использовал священник, наставляя причащающихся. Он сказал: «Как бы вы поступили, если бы узнали, что ваш дом собирается посетить сам Король? Вы бы немедленно взяли в руки метлу и тряпку и принялись приводить в порядок комнаты, выметая из них мусор и убирая пыль. Вот так и христианин, прежде чем принять в себя тело Господа нашего Иисуса Христа, должен исповедаться, чтобы очистить душу свою от грязи, то есть освободиться от грехов».

Это сравнение произвело на меня тогда крайне скверное впечатление. Идея представить свою душу в виде комнаты, полной пыли и грязи, не нашла во мне понимания, и я подумал, что священник мог бы подобрать другое, более удачное сравнение.