Воспоминания о моей жизни

Оказывается, испарения конопли особым образом воздействуют на человеческий организм. Об этом говорит и Бодлер в своих «Маленьких поэмах в прозе», рассуждая об эффекте гашиша, он вспоминает также о конопле: «Во время сбора конопли случаются иногда странные явления с работниками — как мужчинами, так и женщинами. Какое-то опьяняющее дыхание поднимается от срезанных стеблей растения, словно обвивает вокруг ног и коварно бросается в мозг. Голова у работника кружится, иногда им овладевает мечтательность. Члены слабеют и отказываются служить»^{14}. И далее Бодлер вспоминает, что в детстве он испытывал подобное, когда ради забавы валялся на копнах люцерны.

Цистерны для вымачивания конопли в окрестностях Феррары превратились в водоемы с несметным количеством рыбы. Если бросали в них сеть, то доставали ее, готовой разорваться от улова, как это изображается на старых иллюстрациях к Библии. Среди феррарцев, с кем я тогда познакомился, был некий капрал, служивший в нашем полку на складе. Он был весьма оригинальным молодым человеком. Сидя в своей кладовой среди пирамид из сапог, гамаш, шинелей, кителей и тому подобного, он с усердием, достойным управляющего средневекового замка, занимался вышивкой, создавая прекрасные и сложные композиции. У него были длинные, выхоленные до блеска ногти; зачастую, почувствовав в ладонях жар, он поднимал руки над головой и с артистичностью танцора двигал пальцами, уверяя, что это помогает снять усталость. Он был одержим чистотой. Мне приходилось бывать в его доме, где пол спальни был покрыт воском и натерт до блеска, так что продвигаться по комнате нужно было, ступая на кончики пальцев и раскинув руки, подобно эквилибристу, идущему по канату, или же начинающему конькобежцу. Не прибегнув к подобной предосторожности, вы могли поскользнуться и растянуться на полу. У некоего антиквара он приобрел старинную кровать, над которой соорудил балдахин с тяжелой дорогой занавесью; звали этого оригинала Карло Чирелли[22]. Я написал его портрет и подарил ему, а года четыре спустя, вероятно, сам Чирелли продал этот портрет миланскому коллекционеру Адриано Паллини, заплатившему за него огромную сумму. Однако господин Карло Чирелли умолчал об этом. Разумеется, портрет был его собственностью и он был в праве распоряжаться им по своему усмотрению, но мне думается, что, продав не стоивший ему ни гроша портрет, Чирелли мог бы вспомнить и обо мне, и если и не выплатить мне процент с вырученной суммы, то хотя бы прислать мне какой-нибудь подарок, ну не знаю… к примеру, пару тосканских сигар, которые еще четыре года тому назад продавались на каждом шагу и стоили к тому же относительно дешево. Но, в конце концов, подобным образом поступали со мной и все остальные друзья. Работы, приобретенные у меня по скромной цене, они продавали и выручали огромные деньги. При этом милые мои друзья никогда не проявляли по отношению ко мне ни малейшего чувства благодарности, более того, они приходили в раздражение, если я намекал им на ту выгоду, которую приносил им результат моей добросовестной и талантливой работы. Что же касается господина Адриано Паллини, то тот был широко известным в Милане портным и прекрасным человеком. Я одевался у него на протяжении многих лет; ткани его по прочности и качеству были вне конкуренции, а безупречность кроя, которым он всегда занимался сам, проявляя незаурядное мастерство модельера, представляющего собой образец мужской элегантности, снискала ему славу в тех кругах, где ценится умение одеваться красиво и добротно. У меня сохранилось зимнее пальто, сшитое Паллини еще в феврале 1931 года, однако и сегодня, когда я надеваю его, оно выглядит как новое.

Кроме Карло Чирелли, я познакомился с Филиппо де Пизисом, настоящее имя которого было Филиппо Тибертелли[23]. Нельзя сказать, что он представлял собой эталон нормального человека, но был исключительно одаренной натурой, каковой остается и поныне, более того, сегодня это редчайший пример европейского художника, обладающего талантом. Когда я с ним познакомился, он еще не занимался живописью, но много рисовал и изучал литературу в Болонье.