Воспоминания о моей жизни

Я тем не менее, как всегда, meo pristino more^{47}, оставался тверд. Я настаивал на том, что речь идет о фальшивке, и, возможно, об одной из самых худших, что я, согласно моим нравственным убеждениям, считаю своим священным долгом не допустить, чтобы она впредь выставлялась. Наступил день процесса. Мою защиту осуществляли видные адвокаты: сенатор Джованни Персико и адвокат Микеле Гримальди. В суд меня вызывали несколько раз. Однажды в числе свидетелей, которых допрашивал судья, представлен был друг Сабателло художник Коррадо Кальи. Он сказал, что в Америке был свидетелем продажи одной моей небольшой метафизической работы и что заплатили за нее, утверждал Кальи, несколько тысяч долларов. Явился также инженер Делла Раджоне из Генуи, чтобы заявить о том, что в картине, которую я объявил фальшивкой, он прекрасно узнает ту самую работу, что приобрел у меня несколько лет тому назад в Милане. Среди прочих пришли свидетельствовать в пользу галереи Il Milione багетчик из Милана и некая девица Бернаскони. Против меня свидетельствовала и дама, представленная как судебный эксперт, имени которой я не запомнил. После этой лавины обвинений и «неопровержимых доказательств» под прикрытием щитов, поднятых в защиту галереи Il Milione, судьи признали меня проигравшим. В печати критики-модернисты ликовали, особое ликование проявлял критик Марко Вальзекки, мистик современной тупости.

Я подал апелляцию. На сей раз некоторых свидетелей торжественно обвинили в даче ложных показаний, однако меня удивило, что со стороны судебных властей они не получили ни малейшего порицания, тогда как постоянно приходится слышать, что дача ложных показаний карается законом. Были назначены новые эксперты, и тогда мне открылись истинные лица двух людей, которых до того времени я считал своими друзьями. Одним из них был доктор Джорджо Кастельфранко. Я знал его почти сорок лет, в прошлом он покупал у меня различные картины, которые оказали ему добрую службу в годы пресловутых «расистских законов», когда ему как еврею пришлось отправлять своих сыновей в Америку. Вторым был министр Родольфо Сивьеро, занимавшийся в ту пору возвращением произведений итальянского искусства, вывезенных немцами во время последней войны. Господин Кастельфранко был назначен экспертом суда, а министр Сивьеро был экспертом с моей стороны. Незадолго до назначенного апелляционного суда министр Сивьеро пришел показать мне две или три, точно не помню сколько, работ, которые приписывались мне и были скорее эскизами, чем законченными живописными произведениями, и сказал, что приобрел картины во Флоренции. Среди них был небольшой автопортрет, в котором я сразу признал подделку, о чем и сказал Сивьеро. Тот пришел в ярость, он протестовал, брызгая слюной, доказывал, что картина подлинная, что он приобрел ее «не помню, у кого» и что домработница, служившая у доктора Кастельфранко, видела, как я писал этот автопортрет в доме того же Кастельфранко, где я несколько раз гостил в период с 1920 по 1925 год. Я ответил, что если эта домработница действительно существовала и то, что рассказал мне министр, правда, то домработница эта либо была клинической сумасшедшей, либо лгала. И в этом случае я был непреклонен. Несколько дней спустя и министр Сивьеро, и доктор Кастельфранко отказались быть экспертами по моему делу. Однако, несмотря на их отсутствие, в Апелляционном суде я дело выиграл. На сей раз критики-модернисты облачились в траур, и было весьма забавно наблюдать, как их нынешний тон отличался от той вспышки радости, которую у них вызвали публикации, содержавшие известия о моей неудаче при решении дела в первой инстанции. Как я уже говорил, больше всех тогда торжествовал господин Марко Вальзекки, который вместе с именитым профессором Лионелло Вентури является ярым поборником всяческой грязи, мазни и тупости модернистов и в Италии, и за ее пределами и всегда готов защищать эту дурную компанию с жаром, достойным лучшего применения. Господин Сабателло, в свою очередь, когда я проиграл дело в первой инстанции, испытал такое блаженство, что даже снялся с фальшивой картиной в руках, при этом радостно и удовлетворенно улыбаясь. Эту фотографию услужливо опубликовал на своих страницах иллюстрированный американский журнал, один из тех, что всегда готов подпеть снобизму и воспеть крах искусства. Нужно заметить, что господин Сабателло долгое время жил в Соединенных Штатах и, вероятно, забыл старую итальянскую, собственно, европейскую, сентенцию, которая гласит: Хорошо смеется тот, кто смеется последним.